Когда ад замерзнет

— Да, знаю. И что? А теперь к делу: если там не ваша дочь, а мы это уже выяснили, кто еще там мог быть? Думайте, вы тут всю жизнь живете — тридцать лет назад внезапно исчезла молодая женщина, вряд ли она была пришлая, никто бы не стал тащить сюда труп.

— Нет, никто из соседей не пропадал. — Докторша уже взяла себя в руки. — Ни в нашем доме, ни в соседних никто не пропадал. Но я подумаю, повспоминаю. Так, ноги твои заживают отлично, швы я сняла, но ходи пока осторожно, бегать тем более нельзя. И все такая же худая… Ладно не все сразу. Я обещаю подумать.

— Ага, подумайте.

Докторша ушла, а я снова натыкаюсь на осуждающий Розин взгляд.

— Ну, что снова не так?

— Ты была очень грубой.

Ну да — не до церемоний. Очень может статься, что нынешние убийства связаны с этим давнишним убийством.

— Я просто задала вопросы по существу.

— Надо было помягче, тетя Лутфие…

— Твоя тетя Лутфие собственную дочь не сумела защитить от диких предрассудков, вот что она сделала, твоя тетя хваленая. Ей проще было думать, что ее дочь мертва, чем знать точно, что она живет с любимым человеком и счастлива. Она предала свою дочь, вот потому она сейчас одна — а ведь где-то у нее растут внуки, которых ее дочь предпочитает держать подальше от такой замечательной бабушки, а то как бы ей в какой-то момент не пришло в голову убить и внуков, потому что они нарушают что-то там, что в обычае где-то за сто тысяч километров отсюда.

— Ты сгущаешь краски.

— Ага, сгущаю. — Я очень зла сейчас, и Розе лучше бы заткнуться. — Только если ты подумаешь над моими словами без соплей и социально одобренных клише, то поймешь: я права. Черт, снова кого-то принесла нелегкая…

В квартиру шагнула Рита.

— Игорь сказал, что тебя соседи приютили. — Рита приветливо улыбается Розе, и я вижу, что эти двое уже поладили. — Вот, принесла тебе на новоселье подарок.

Она дает мне коробку, на которой изображен электрический чайник известной фирмы. Белый, с желтыми вставками.

— Ага, спасибо.

Чайника-то мне точно очень не хватало.

— А давайте завтракать с нами. — Роза хлопочет вокруг гостьи. — Вот сюда курточку пристроим, а у меня там каша и котлетки паровые, салатик порезала, а потом чаю выпьем…

— Отличная идея. — Рита садится в кресло около дивана. — Как твои ноги?

— Ничего, нормально. — Я вытягиваю ноги и рассматриваю багровые шрамы. — Можно потихоньку ходить, выглядит хуже, чем ощущается.

Мы идем на кухню, где Роза уже накрыла завтрак. Мне до сих пор неудобно, что Роза вот так хлопочет, но ей это, похоже, доставляет удовольствие.

— Мне Игорь сказал о твоей племяшке, и я вот что подумала: а давай съездим в тот самый приют. — Рита смотрит на меня в упор. — Ну, просто поглядим, как там твоя девочка. Я на машине, подгоню ее под самые ворота…

Как будто вся проблема в том, чтобы дойти до машины.

Проблема в том, что это вовсе не моя девочка, а кровное родство в данном случае вообще ничего не значит.

Зачем мне ехать в приют, чтобы посмотреть на девчонку, которую я, скорее всего, даже не узнаю в толпе детей и которая точно не узнает меня, потому что мы практически не пересекались в доме, и она по малолетству своему меня не запомнила? Я ей точно такая же чужая тетка, как приютские воспитатели.

— Незачем.

— Да просто поглядим. — Роза тоже свои пять копеек вставила. — Ну, говорил же полицейский, что плохо ей там. Купим игрушку и съездим.

— Игрушку я уже купила. — Рита допила чай и отодвинула чашку. — Но я чужая, меня к девочке не впустят, а ты родная тетка, тебе обязаны предоставить ребенка.

Они с Розой решили, что продавят меня? Напрасно, у меня давно нет сердца, это очень удобно.

— У меня ноги болят, докторша не велела много ходить.

— Я позову Юзека, он тебя перенесет. — Роза режет мне путь к отступлению. — Ну, пожалуйста. Вот я всю ночь думала об этой несчастной девочке, а ведь она же твоя племянница!

О-о-о-о, я эти разговоры помню столько, сколько помню себя: Лидочка, будь умнее, уступи, она же твоя сестра!

Нет, ребята, все — где сели, там и вокзал, но на эту дешевую манипуляцию я больше никогда не поведусь.

— Ладно, давай так. — Рита подает мне джинсы и толстовку. — Ты просто пойдешь с нами, но к девочке не подходи, мы отдадим гостинцы и уйдем. Без тебя нас к ней не впустят, а ты единственная родственница.

Ну, допустим, я не единственная родственница. Есть целая куча каких-то обывателей, которые присутствовали на похоронах, выражали соболезнования, и кто они такие, черт их знает, но они где-то есть, только всем вокруг проще всего доставать меня, потому что одна маленькая хрупкая сука бездельничает в СИЗО, вторая отдыхает в больнице, а я, как всегда, оказалась крайней.

Но тут уж дудки, граждане.