Когда я уйду

В начальной школе мне бы в голову не пришло сказать что-то подобное, поскольку я давилась завистью, когда другие мамы шили костюмы для школьных пьес и делали ананасные торты «перевертыши» для распродажи выпечки, и сопровождали группы учеников в поля на сбор ягод, а также в музеи и на другие экскурсии. Я почти тряслась, будто застенчивый щенок, от желания почувствовать, как она ободряюще гладит меня по волосам или кладет мою голову себе на колени, пока я сижу в шатком автомобильном кресле, в котором всюду ездила с матерью. Но я никогда ей этого не высказывала. В нашем крохотном домике не было достаточно места, чтобы вместить всю нашу скорбь, так что я делала все, чтобы облегчить ее печаль, и гордилась вниманием, которое получала за все свои усилия.

– Не знаю, в кого она пошла, – подслушала я телефонный разговор матери с тетей Джоуи во время одного из ритуальных субботних междугородных звонков. Голос ее дрогнул.

– Она просто такая… ответственная.

К тому времени, как я перешла в среднюю школу, мы больше напоминали соседей по дому, чем мать и дочь. Пока мои сверстники боролись против комендантского часа и за право водить машину, я вела дом: гладила мамины брюки со складочками на поясе, пробовала новые рецепты из поваренной книги «Уэйт Уочерз», восхищалась параллельными линиями от щетки пылесоса на ковре. Я делала генеральную уборку каждую вторую субботу и после каждых трех тысяч пройденных миль напоминала о необходимости сменить масло.

– Ты слишком тревожишься, Дейзи-медвежонок, – повторяла она мне, но неортодоксальная смена ролей вполне работала для нас, пока мы не встретили Джорджа. Он был автомехаником, отращивал усы с загнутыми вверх кончиками, имел тощие руки и круглое брюхо. Увидеть первый раз, как он смешит маму, было все равно что увидеть солнце после десятилетнего пребывания под землей. Когда я училась в десятом классе, Джордж перебрался к нам и уговорил маму вернуться в школу, получить диплом двухгодичного обучения – ровно столько длились их отношения.

– Не всем предназначено быть вместе вечно, – ответила она, когда я спросила, почему он уходит. Я боялась, что она снова станет прежней, но этого не произошло. Джордж изменил ее. Или она изменила себя. И это изменило нас.

В ней словно проснулось долго дремавшее материнство, и она, как павлин, ощутила непреодолимый порыв показать его всем и сразу. По шкале Рихтера для родителей она неожиданно набрала десять баллов. Настояла, что отвезет меня в университет штата Джорджия к началу первого семестра, и украсила комнату в общежитии подушками из «Таргет», лампами и рамками для фото, а потом звонила каждый день, убедиться, что я учусь, а не слишком много хожу на вечеринки или сплю с неподходящими мальчиками. Я не слишком противилась, поскольку не знала, как на это реагировать. Словно мать всю жизнь танцевала фокстрот, а потом вдруг переключилась на танго. Я не знала новых па. Поэтому игнорировала большинство звонков и ее советы и продолжала жить своей жизнью. Единственным известным мне способом – в одиночку.

А потом у меня нашли рак. И у меня не было иного выхода, кроме как позволить ей быть матерью, которой она так отчаянно пыталась стать, потому что на этот раз я не смогла полностью позаботиться о себе, и не думала, что так уж справедливо во всем полагаться на Джека и Кейли. Поэтому я позволила ей несколько раз отвезти меня к доктору и смазывать мою сухую кожу лосьоном, но провела границу, когда она попробовала меня накормить бульоном с ложечки и держать мои волосы, когда меня рвало.

И вот теперь все сначала: она пытается втиснуть в меня так много материнской любви, сколько я позволю. И не понимает, что иногда материнская любовь душит.

– Она уезжает?

На лице Джека отражается нескрываемое облегчение.

– Она как раз что-то говорила насчет того, что останется на уик-энд.

– Я уже сказала, что это не обязательно, – со вздохом шепчу я.

– Вижу, что она думает, – шипит Джек. – Возможно, считает меня худшим мужем на свете. Нужно было позволить мне отвезти тебя сегодня.

Поскольку я не разрешила ему отвезти меня в Эмори на инструктаж, он был полон решимости провожать меня на процедуру установки стента. Но я была так же твердо настроена не позволять ему пропускать новые занятия в клинике и подвергать риску шансы закончить вовремя.

Я качаю головой:

– Занятия…

– …Прежде всего, – заканчивает он. – Знаю.

Он смотрит на меня, и я чувствую себя предметным стеклышком в его лаборатории, под линзой микроскопа. Очень утомительно постоянно ощущать, что вот-вот разобьешься под его взглядом.

После того как я отказалась от необычного приглашения на ужин, Джек стал работать допоздна и, кажется, задерживаться еще больше. Может, потому что хочет отдохнуть от роли озабоченного мужа так же, как я хочу отдохнуть от роли достойной жалости умирающей жены. И мне становится легче, когда мать просовывает голову в комнату и объявляет, что у меня гостья.

В комнату входит Кейли, и ее неоновая розовая рубашка кричит громче ее самой:

– Какого черта? О моем приходе докладывают? Все равно что получить аудиенцию у королевы.