Когда я уйду

Она приседает в реверансе у изножья кровати.

– Привет, Кейли, – говорит Джек, отмечая ее присутствие и даже не глядя на нее. Когда я только начала встречаться с Джеком, я питала наивные надежды, что он полюбит Кейли так же, как я. И что мы безболезненно станем лучшими друзьями. Будем путешествовать по стране, заканчивать фразы друг друга, как в ситкомах NBC. Но вышло не совсем так.

– Он вообще-то хоть разговаривает? – спросила Кейли после первой встречи. Я попыталась объяснить, что он всегда сдержан с чужими людьми и оттает, после того как узнает ее получше.

– Она… э… немного… выскочка, – заявил Джек, уничтожая остатки моей фантазии о дружеском треугольнике.

С тех пор они научились выносить друг друга, хотя иногда Джек удивляется нашей дружбе, особенно после того, как провел с ней достаточно времени.

– Вы… такие разные, – твердит он.

Я уже устала объяснять, что у нас общего. Целая жизнь.

Теперь он встает, и правое колено, на котором в школе делали артроскопию, не из-за спорта, а потому что он полетел с цементной лестницы, щелкает именно в тот момент, когда Кейли забирается на кровать и садится, скрестив ноги рядом с Джеком, лицом ко мне.

– Я скоро вернусь, – говорит Джек. – Крикни, если что-то понадобится.

Мама идет за ним.

– Не больше получаса, Кейли, – предупреждает она. – Пациент нуждается в отдыхе.

Я закатываю глаза и облокачиваюсь на подложенные под спину подушки.

Мы с Кейли смотрим друг на друга. И гнев, который вспыхнул на занятии йоги, возвращается с новой силой.

– Где ты была?

– Ты послала эсэмэс всего десять минут назад. Я тут же пришла.

– Не сегодня! – раздражаюсь я. – Последние три недели.

– О чем ты? Я спрашивала, нужно ли прийти, а ты отвечала, что занята.

Формально это правда. Но ее эсэмэски всегда приходили, когда я была по горло занята поисками жены для Джека или поздно вечером, когда я слишком уставала, чтобы отвечать. И потом, дело не в этом.

– И что? Раньше ты никогда не спрашивала.

– Прости, что пытаюсь быть вежливой, – говорит она.

– В этом все и дело!

Я сажусь прямее, чтобы позволить раздражению подняться из живота и вылететь из горла.

– Ты невежлива. Никогда не была вежлива!

– Дейзи, успокойся, – говорит она, глядя на дверь, словно нам снова одиннадцать и она не хочет, чтобы ее мать поймала нас перед телевизором, где мы смотрим мыльные оперы, хотя это строго запрещено. – Послушай, я всего лишь пыталась дать тебе и Джеку пространство.

Я киваю, внезапно ослабев от своего маленького взрыва.

Я снова откидываюсь на подушки и глубоко вздыхаю:

– Мне не нужно пространство. Я не хочу ехать в «Ваффл хаус».

Она смешно морщит нос и поднимает голову.

– Вафф…

Я отмахиваюсь, чтобы образно стереть сказанное.

– Забудь. Я хочу, чтобы все перестали неестественно вести себя со мной.

– О’кей, – кивает она.

– О’кей, – повторяю я.

Но воздух вокруг нас кажется разреженным и вот-вот иссякнет. Я знаю, дело плохо, когда мысленно зову мать проверить, как я, только чтобы прервать молчание.

Но она не приходит, и Кейли наконец говорит:

– Ты не обманывала насчет своей кожи. Выглядишь, как Джордж Гамильтон. Я думала, что стич поможет это исправить.

Облегчение охватывает меня: она вернулась!

– Стент, – поправляю я. – Поможет. Доктор говорит, это займет несколько дней.

– Как ты себя чувствуешь? Было больно?

– Нет, чепуха. Не знаю, почему мама ведет себя так, будто у меня операция на мозге.

– Она просто заботится о тебе, – отмахивается Кейли. – Ты все, что у нее есть.

Слова падают на грудь, как тяжелые мячи, и я усилием воли отталкиваю их. Я не все, что у нее есть. У нее есть Микси. И тетя Джоуи в Сиэтле. Или Портленде. Где-то поблизости от того места, где снимали фильмы о вампирах. Я даже не помню, где точно. Да, и ее птичий клуб. Она часто выходит из дома.

Я приглаживаю волосы и спешу сменить тему:

– Как работа?

Наши глаза встречаются, и тут я понимаю, что она тоже рада обсудить что-то другое. Нормальное. Нейтральное. Не связанное со смертью и раком.

Она начинает перечислять прегрешения своей коллеги Памелы и ужасы предстоящего дня открытых дверей.

– Муштрует весь класс, словно сам Билл Гейтс придет оценить ее преподавательские способности. И «Пинтерест»[21]. Боже милостивый, что она только находит на «Пинтересте»! У меня нет времени вырезать буквы из наждачной бумаги или заниматься сорока семью дурацкими ремеслами, которые, как она считает… – Кейли рисует в воздухе кавычки: – «Обогатят ее обучающую среду».

Мы снова входим в ритм многолетней дружбы и болтаем, как двое рабочих, двигающих туда-сюда пилу в стволе поваленного дерева. Я беру на себя инициативу и подвожу разговор к причине, по которой позвала ее сюда.

– Ты все еще встречаешься с девятнадцатилетним спортсменом?

– Гаррисоном?

– А что, есть и другие девятнадцатилетки?

– Нет!

– Вот и хорошо.

Она грызет ноготь на большом пальце и бормочет:

– Я могла быть в его доме, когда ты звонила.

– Кейли!

– ЧТО?!

– Это нужно остановить. Тебя пора оттуда вытаскивать.

– Знаю! Знаю!