— Как бы там ни было, выбор у нас небольшой, — не выпуская изо рта конец стилоса, рассуждал Гефестион. — Либо мы затравим их в горах, либо они будут гнать нас до самого океана.
— Их надо так припугнуть, чтобы они не скоро высунули морды из горных щелей, — согласился Антигон, —, а самим тем временем убираться отсюда.
— Мы слишком уязвимы в этих горах, — продолжая грызть стилос, ответил Гефестион. — Наша армия состоит чуть ли не из одного обоза. Нынче и тяжелая конница, и пехота бездействуют, и мы вынуждены их оборонять.
Александр продолжал угрюмо молчать.
— Они потому так осмелели, что не помнят, кто такой Александр, — заметил Пердикка.
— Не помнят или не знают?! — воскликнул Антигон.
— Скорее, второе, — предположил Птолемей, усаживаясь на свободное кресло. — Даже, если они и слышали, не поверят, пока не испытают на собственной шкуре. В горах трудно диктовать свою волю. Все усугубляется тем, что они поняли, мы не собираемся двигаться дальше вглубь.
— Впереди, — вступил в разговор Александр, — в двух днях пути крупный город маллов. Там достаточно пологое место. С конницей, конечно, не развернешься, но есть, где позабавиться. Разотрем их в порошок и развеем по ветру, чтобы пыль разнесло, как можно дальше.
— Эх, — потянулся Пердикка, — был бы ветер, а за остальным дело не станет.
— И это все ваши предложения? — недоумевал Александр.
— А какие тут еще могут быть предложения? — Пердикка едва удержал равновесие. — Коту понятно, что лучше мы их поимеем в городе, чем они нас за пределами. Это ж очевидно и не меняется еще со времен Фив!
— Это все? — переспросил Александр.
— А что еще? — засмеялся Антигон. — Прикинемся скифами, навалимся, а после по-быстрому свалим, да, и дело с концом. Потом конец обрубим, что б уже не возбудились. Я, честно говоря, устал, как собака, и жрать хочу.
— В общем, Антигон прав, — начал Птолемей, когда все разошлись. — Я только что говорил с воинами. Они опять скисли. Хорошая встряска пойдет на пользу всем.
— Я всегда воевал честно и открыто, — грустно произнес Александр.
— Знаю, но мы слишком далеко для этого забрались. Признайся, Индия была ошибкой.
— Ты знаешь, с детства я мечтал дойти до края света…
— Дойти не сложно, сложнее вернуться. Да, и вернуться абы как, не получится. Жалкая потрепанная армия — не то, что ждет увидеть Вавилон. Лучше потерять Индию, чем все земли. Только память твоих свершений заставляет покоренные народы все еще трепетать, но и она не бесконечна.
— Ты всегда был со мной честен, Птолемей. Скажи, неужели мечта так и останется мечтой?
— Никто никогда не достигал большего, чем ты. Ты бросил вызов богам, но они посмеются, если ты сгинешь в такой глуши, а люди спросят, зачем все это было нужно. Тряхнуть индусов надо, иначе они измотают нас вконец. Ты не сможешь воодушевлять армию бесконечно. Люди устали, и при вялой размазанной войне их надолго не хватит.
Было раннее утро, когда царю доложили, что Демофонт желает его видеть.
— Приветствую тебя, мой царь, — поклонился прорицатель.
— Мой привет и тебе, ясновидец. Надеюсь, ты принес хорошие новости. Что открыли тебе боги?
— Александр, я пришел предупредить тебя.
— Та-а-ак, — перебил царь. — Что на сей раз неладно с кишками бедного барана?
— Александр, — по голосу провидца было понятно, что сарказм царя настораживает его. — Боги любят тебя и предупреждают об опасности. Внемли знакам.
— Демофонт, — весело произнес Александр, — ты решил выдернуть у меня изо рта кусок, когда я почти проглотил его?
— Стоит выплюнуть, коли он не пойдет во благо.
— Для того чтобы понять, пойдет ли он во благо, надо сначала проглотить.
— Ты должен отложить осаду.
— Отлично! Пойти сообщить индийцам, что сегодня не лучший день, чтобы уничтожить их, так что ли? Пусть посидят, подождут?
— Александр, ты всегда прислушивался к посланиям богов. Послушай их и на этот раз.
— Боги живут в моем сердце! За долгие месяцы я впервые воодушевлен, как никогда! Опасность будоражит кровь…
— Как мне остановить тебя?! — в отчаянии воскликнул ясновидец.
Александр улыбнулся, защелкивая застежку кирасы, подошел к прорицателю и сказал:
— «Если кто-нибудь так прервет тебя, занятого своим искусством, изучающего внутренности жертвы, я уверен, это может показаться неприятным и тягостным. Как ты думаешь, может ли кто-нибудь еще больше помешать человеку, занятому великими заботами, а не рассмотрением внутренностей, чем суеверный жрец?» (4)
— Александр…
— Багой! — не дослушал царь. — Надеюсь, мне сегодня понадобиться хорошая купальня!
С этими словами Александр покинул шатер.
— Скажи, Демофонт, — взмолился перс, — что открыли тебе боги?
— Тебе лучше не знать, мальчик, — произнес прорицатель, обреченно похлопав Багоя по плечу.