Когда не горят костры

Он сдержанно улыбается, позволяя ей любоваться домом (моим домом!). Он спокоен – но я-то знаю, что он только кажется таким: пальцы монотонно перебирают бахрому синего шарфа, и в скупом осеннем свете то и дело тускло блестит обсидиан в перстне на безымянном пальце.

Злое удовлетворение разгорается каждый раз, как я вижу свой подарок на твоей руке. Милый, вспоминаешь ли ты обо мне каждый раз, как пытаешься поправить перстень, глубоко впившийся в кожу?

– Неудивительно, Грета. Первый владелец никогда не любил излишнего внимания, и потому приложил немало усилий, чтобы о его доме знало как можно меньше людей.

Она оглядывается, смешно вздёргивает белёсые бровки:

– Даже в Марфилде? Кажется, до города не так уж и далеко.

– Пешком не доберётесь. Тем более, – он прячет руки в карманы, – по ближайшей окраине в сороковых годах прошёлся пожар. Отстраивать её не стали. Кстати, возможно, вас заинтересуют руины церкви – они, должен сказать, довольно неплохо сохранились.

– Год постройки не припомните? – деловито уточняет Грета и тут же лезет в сумку за записной книжкой. – Вряд ли я встречу здесь викторианскую готику – всё-таки Марфилд слишком мал, но взглянуть всё равно интересно. А вы там были?

– Помилуйте, Грета, – он тихо посмеивается, – разве есть у меня время гулять по развалинам? Чудо, что в университете идут мне навстречу – да ещё и посреди семестра.

Врёт. Потирает подбородок, щурится, пряча взгляд за густыми золотистыми ресницами. Как я любила раньше этот его жест, как трепетало сердце, когда он смотрел на меня с таким прищуром… Интересно, помогло бы мне, если б я знала, что так его тело разоблачает ложь?

Она быстро черкает в записной книжке на весу, вскидывает голову, снова разглядывая дом, и добавляет ещё пару записей. Я могла бы заглянуть ей через плечо – но зачем? Она всего лишь очередная девица в череде миловидных лиц, ни к чему мне узнавать её, ни к чему привязываться и жалеть.

Пусть ей и суждено стать последним звеном в цепи, что тянется уже без малого шестнадцать лет.

– Я всё равно собиралась в Марфилд, так что по дороге загляну и к руинам.

Он напрягается, быстро опускает колючий, вспыхнувший раздражением взгляд.

– Я взываю к твоему благоразумию, Грета, – отрывисто говорит он, – Марфилд не лучшее место для юной девушки. К тому же идти одной через лес опасно.

– Но вы же одолжите мне «Форд»? – обезоруживающе улыбается Грета. – Я так хотела заглянуть в городские архивы! Ведь не может быть, чтоб не осталось статей ни о первом владельце вашего особняка, ни об архитекторе!

– Возможно, я смогу найти то, что вас интересует, в семейном архиве.

– О, спасибо! Но лучше объединить усилия, не так ли?

Ему уже не удаётся скрывать раздражение:

– Разве ты приехала сюда не ради архитектуры особняка? – Голос его низок, того и гляди сорвётся на рык. Хотела бы я увидеть это! Ну, любимый, давай, напугай её, чтоб сбежала! Где новую найдёшь в канун Хеллоуина? В канун последнего Хеллоуина?

Он осекается, опомнившись. Зачем волноваться, что её увидят и запомнят в городе, если совсем скоро даже допросы федералов станут для него не более чем досадными мелочами?

– А впрочем, Грета, как хотите, – тёплая улыбка возвращается на его лицо, краешком задевает глаза. – Думаю, вам хватит времени изучить и особняк, и город. Но, может, стоит для начала отдохнуть с дороги?

Она радостно кивает, словно и не заметила вспышки его раздражения. Кладёт ладонь на галантно предложенный локоть и вместе с ним поднимается на крыльцо. Ступени слегка поскрипывают под их шагами.

До меня доносится её щебет:

– В таком шикарном особняке должна быть просто фантастическая ванная комната! Уже не терпится её увидеть!

Восторженная дурочка.

Слишком восторженная, слишком дурочка.

Такие только в дурных пьесах бывают.

Они скрываются за двустворчатыми дверями, и витражные стёкла щедро рассыпают разноцветные отблески по ступеням. Я же пока не спешу вслед за ними – в родных и любимых стенах слишком уж сложно сдерживать гнев.

Давать же ему волю ещё слишком рано.

С каждым днём я становлюсь сильнее. С каждой ночью яснее вижу, ярче чувствую, быстрее мыслю. Осень наполняет меня влажным, туманным дыханием, чтобы потом увенчать в последнюю ночь октября.

И потому приходится их сторониться – он может заметить меня. О, я же не хочу испортить сюрприз? Я готовила его шестнадцать лет – ненавидела, злилась, рыдала от бессилия, планировала.

Плела собственные чары.

Взывала к земле, стенам, камням – всему, что когда-то было моим.

Нужно ещё немного терпения – как особого ингредиента в рецепте, чтобы тесто не опало. О, выпечка всегда мне удавалась! Меня завораживала строгая выверенность рецептов: соль, сахар, сода на кончике ножа. Взбивать до белизны, оставить в тепле.

Вот и с местью так же.

И плюньте в лицо тому, кто сказал, что она хороша холодной.

Если костёр из чувств, что подогревал её, погаснет и угли его подёрнутся пеплом, то месть потеряет вкус.

Я не для того ждала шестнадцать лет, чтобы ею не насладиться.