По крайней мере, после выборов 18 марта ситуация в Восточной Германии перестала быть главной проблемой. Братская партия Коля, ХДС-Ост, одержала уверенную победу, в составе избирательного блока «Альянс за Германию», дав канцлеру полный контроль над траекторией объединения Германии в целом. Это означало экономический и валютный союз, запланированный на 1 июля, и поглощение государства ГДР Федеративной Республикой Германией. Оба эти исхода были результатом умных тактических ходов в преддверии голосования в ГДР, не в последнюю очередь для того, чтобы остановить хронический миграционный поток с Востока на Запад. Что касается валютного союза, то Коль в середине зимы – через головы боссов Бундесбанка – пообещал восточным немцам дойчмарку в ответ на их всё более громкие уличные скандирования, включая шутливую угрозу: «Kommt die D-Mark bleiben wir. Kommt sie nicht, gehen wir zu ihr» (Если к нам придет дойчмарка, мы останемся. Если она не придет, мы пойдем к ней). Что касается объединения двух государств, то действия Коля отражали его убежденность в необходимости самого быстрого и наименее сложного способа. Это должно было быть сделано – и не так, как предпочитала СДПГ Оскара Лафонтена, через статью 146 Основного закона, которая предусматривала объединение двух равных половин для создания нового образования, а через статью 23, в соответствии с которой восточногерманские земли (Länder) просто присоединятся к Федеративной Республике. Другими словами, они приняли бы Конституцию, уголовный кодекс, политическую систему и валюту ФРГ при ликвидации ГДР – в ожидании окончательного решения о форме европейского порядка безопасности после падения Стены[652]
.По-настоящему не просчитываемым элементом головоломки европейской безопасности теперь был сам СССР. Приватизационная политика Горбачева терпела неудачу: производительность труда была низкой, инфляция безудержной, в то время как зарплаты и арендная плата оставались фиксированными. Советский лидер отчаянно хотел заключить торговое соглашение с Соединенными Штатами. А продуктов было так мало, что ему пришлось думать о том, чтобы просить благотворительной помощи у Запада. В связи с этим он, в частности, обратился к Колю, и канцлер в ответ выделил 220 млн немецких марок в качестве помощи продовольствием и одеждой[653]
. В советской политике всё большая передача власти республикам и введение свободных многопартийных парламентских выборов начали порождать то, что Горбачев назвал «парадом суверенитетов» – с Литвой в авангарде. Ничто из этого не способствовало выработке согласованной политики в международных делах.В то время как Буш и его западные партнеры смогли сплотиться вокруг членства Германии в альянсе, Москва была глубоко разделена. Например, в своем разговоре с Геншером в Виндхуке Шеварднадзе выдвинул четыре возможных варианта:
• во-первых, объединенная Германия в НАТО;
• во-вторых, нейтральная объединенная Германия;
• в-третьих, пересмотр Потсдамских соглашений 1945 г. – другими словами, заключение полноценного мирного договора, призванного подвести окончательную черту под Второй мировой войной, подготовленного под эгидой СБСЕ;
• в-четвертых, одновременный роспуск обоих союзов и создание общеевропейской структуры безопасности[654]
.Другие возможности, выдвинутые Кремлем, включали демилитаризованную зону в Германии или даже «двойное членство» Германии в двух альянсах – т.е. войска НАТО на территории бывшей Западной Германии и советские войска в бывшей ГДР.
Политические колебания Москвы отражали различия в личных взглядах и тактических расчетах, а на более глубоком уровне – растущий раскол между сторонниками реформ и сторонниками жесткой линии. Ближайшие советники Горбачева, Анатолий Черняев и Георгий Шахназаров были согласны с членством объединенной Германии в НАТО, но эксперты по Германии в Министерстве иностранных дел СССР и Центральном комитете КПСС, группировавшиеся вокруг Валентина Фалина, были категорически против[655]
. На самом деле, последняя группа лишь вынужденно согласилась на данное ранее согласие Горбачева на объединение Германии через самоопределение. Зацикленные на традиционных представлениях о геополитических интересах СССР и интересах безопасности, они настаивали на том, что новая Германия должна быть полностью нейтральной[656].