Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Проблемы, по словам Делора, заключались в том, что прогресс в строительстве Сообщества был «слишком медленным» и что его современные масштабы были слишком ограниченными. В нынешних обстоятельствах «мы должны мыслить в терминах политического сообщества. Несколько лет назад этого не было. Программа оживления Сообщества, предложенная Комиссией в 1985 г., была лишь экономической. Она была ответом на простой вопрос: выживут ли наши экономики или придут в упадок? Мы нашли ответ на этот вопрос, но проблемы, стоящие перед нами сегодня, носят политический характер. Если мы не будем мыслить политическими категориями, если мы не создадим нашему Сообществу адекватную институциональную структуру, как мы можем говорить о социальном измерении? Социальное измерение немыслимо без этой политической структуры». Он задавался вопросом о том, как – особенно после 1989 г., – «мы можем говорить о “Европе народов”?»[810].

Предложение Делора о «чрезвычайном» Совете ЕС было подхвачено Колем во время его ужина с Миттераном 15 февраля. Канцлер утверждал, что саммит лучше всего провести во второй половине апреля, после того, как ситуация в ГДР прояснится в результате мартовских выборов. Продвигая эту идею, канцлер подчеркнул свою приверженность решению в Страсбурге начать официальное обсуждение валютного союза на МКГР в декабре, подчеркнув, что «Германия сделает все возможное, чтобы способствовать прогрессу в интеграции». Но вероятно и то, что он пытался вернуть себе руководящие позиции в делах ЕС, потому что предполагал, что саммитом, естественно, будет руководить франко-германский тандем. Коль сказал, что он хотел бы работать вместе с Францией, отметив, что французы выиграют от будущей экономической мощи объединенной Германии[811].

Со своей стороны, Миттеран признал, что объединенная Германия не станет проблемой для Сообщества. Он, безусловно, находил идею большей Германии более приемлемой, чем признание ГДР тринадцатым государством ЕС. И все же он не мог избавиться от своих давних сомнений. Конечно, у Германии были очень сильные позиции благодаря ее экономике. Такой была Германия кайзера Вильгельма II. Но, лукаво добавил он, у ее лидера была «плохая внешняя политика, которая привела к войне». Сегодня, по крайней мере, существует «демократическая Германия, которая была связана с Европейским сообществом», и, чтобы укрепить эту связь, он предложил перенести с декабря 1990 г. МПК по валютному союзу. Коль сразу же отверг это предложение. Его нельзя было шантажировать дешевыми историческими аналогиями, чтобы добиться еще более быстрого графика продвижения ЭВС, чем уже было согласовано. В конце концов, проведение МПК после федеральных выборов в Германии в начале декабря было в его личных интересах, а также в интересах ФРГ[812].

Тот ужин стал настоящим рыцарским поединком. Однако в результате был достигнут прогресс. Франция и Германия обязались провести специальный саммит ЕС в течение двух месяцев, чтобы определить будущее Сообщества. Детали еще предстояло уладить, включая баланс и взаимосвязь между политическим и валютным союзом, но то, что Коль назвал «мотором Европы», снова начало работать.

Франко-германская идея специального саммита ЕС была быстро одобрена остальными членами Сообщества. Саммит состоится в Дублине в апреле, его примет премьер-министр Ирландии Чарльз Хоуи – нынешний президент Европейского совета. А Франция и Германия теперь вступили в «гораздо более интенсивные» двусторонние отношения с постоянным взаимодействием между официальными лицами.

Дорога в Дублин не обошлась без ухабов[813]. Но некоторые французские опасения определенно были вычеркнуты из списка. В середине марта начались переговоры в формате «2+4», а выборы в ГДР продемонстрировали очевидное одобрение видения Коля о быстром воссоединении. Страх перед анархией в сердце Европы начал отступать. Более того, благодаря предложенному Колем использованию статьи 23 Основного закона – расширению государственных структур Западной Германии на Восток – воссоединение больше не казалось бюрократическим и политическим кошмаром. Это определенно не должно было втянуть ЕС в напряженные дебаты о расширении, как это произошло в 1980-х в Греции, Испании и Португалии, и, как опасались, повторится в Восточной Европе.

Миттеран собирался также заключить своего рода политический союз. Он понимал, что, если он хочет в итоге получить подходящий для него результат, он должен согласиться с тем, что предлагали Делор и Коль. Убедившись, что немцы не станут блокировать ЭВС, он был готов рассматривать институциональную реформу исходя из ее собственных достоинств. Он сам по себе не был против усиления роли Европейского парламента. Но он хотел, чтобы это было уравновешено межправительственным сотрудничеством через Совет министров. В отличие от Делора, Миттеран считал, что роль Совета должна быть повышена – потому что Комиссия, как он язвительно сказал, определенно «не является правительством Европы»[814].