Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Горбачев полагал, что Саддам отвергнет этот план и тем самым будет разоблачен. Но Буш с этим категорически не согласился. Он полагал, что иракский лидер ухватится за такое предложение. В этом случае, по его словам, «любое соглашение по плану, оставляющему кувейтский вопрос открытым, стало бы серьезным поражением для коллективных действий». Хуже того, это переключило бы внимание с Персидского залива на Израиль и рисковало бы превратить Саддама в героя арабского мира. Более того, как только США покинут Аравийский полуостров, иракский лидер может «вернуться к агрессии», сохранив свою ядерную программу в неприкосновенности. Поэтому Буш хотел действовать – и делать это быстро[1044].

Горбачев решил подшутить над Бушем, вежливо выразив сочувствие его «трудному» положению дома. «Я все это хорошо понимаю, может быть, лучше, чем даже кое-кто в США… Люди ожидают от президента быстрых побед… Люди хотят сильных, решительных действий»[1045]. Возвращаясь к своему собственному делу, Горбачев зачитал выдержку из речи Саддама накануне, в которой он утверждал, что Кувейт был незаконным продуктом «британского колониализма», с которым Ирак никогда не соглашался, а затем разглагольствовал: «Когда американцы вторглись в Панаму, Совет Безопасности ООН и Советский Союз хранили молчание». В то время как сейчас, продолжал Саддам, когда дело касается арабов, «все принялись протестовать».

«Чушь собачья!» До сих пор Буш сохранял хладнокровие во время длинных монологов Горбачева в очевидную защиту своего иракского клиента. Но тут его прорвало[1046]. Весь остаток разговора два лидера ходили по кругу, обмениваясь репликами и выпуская пар. В конце концов Горбачев перефразировал свою основную мысль: «Если Саддам не получит абсолютно ничего и окажется загнанным в угол, тогда мы можем ожидать очень сурового возмездия… Поэтому мы не должны ставить его на колени. Ничего хорошего из этого не выйдет»[1047].

«Как вы думаете, можно ли было достичь компромисса с Гитлером?»

«Я думаю, что это несопоставимые вещи, нет тут аналогии», – возразил Горбачев.

«Да, Саддам Хусейн не является глобальным явлением, – признал Буш, – но они [т.е. Гитлер и Саддам] сопоставимы с точки зрения личной жестокости». Он рассказал о том, что считал уроками истории. Диктаторов нельзя усмирить, и еще меньше им можно доверять. Ненасытные, они реагируют только на силу. Политика кнута и пряника посылает неверные сигналы и полностью ошибочна. Нельзя допустить, чтобы агрессия сошла Саддаму с рук. Умиротворение было важнейшей ошибкой 1930-х гг. – времени, когда Америка была изоляционистской, – и Буш не собирался повторять ее[1048].

После трех долгих часов, большую часть которых они обменивались колкостями, два лидера внезапно прервались на обед. Это была, вероятно, самая жесткая встреча Горбачева и Буша к тому времени, напоминавшая первую встречу советского лидера с Рейганом в Женеве. Когда их сотрудники присоединились к ним на дневном заседании в Хельсинки, пытаясь соорудить взаимоприемлемое заявление для прессы, никто толком не знал, как можно преодолеть пропасть. Скоукрофт, в частности, был полон дурных предчувствий, подозревая, что Горбачев находится под влиянием Примакова, и рассматривая это как часть более масштабной «битвы между Шеварднадзе и Примаковым за Горбачева». Скоукрофт мрачно думал, что «трудно придумать для этого худшее время». Он даже опасался, что Москва стремится к сепаратному миру с Багдадом. «Мы должны были предотвратить это»[1049].

Однако в данном случае опасения администрации Буша оказались необоснованными. Совместное заявление было принято довольно быстро, потому что Бейкер, Шеварднадзе и их сотрудники – гораздо менее упертые на своих позициях – сумели найти точки соприкосновения во время очень конструктивной встречи. И они должным образом представили проект на пленарном заседании после обеда. Горбачев прошелся по нему строчка за строчкой, но, к удивлению Буша, попросил лишь о скромных изменениях. Несмотря на всю его напыщенность утром, в окончательной версии ничего конкретного не говорилось о мирной конференции на Ближнем Востоке – лишь смутные упоминания о сотрудничестве в регионе. С другой стороны, американское требование о безоговорочном уходе Саддама также было опущено. Таким образом, итоговое коммюнике, опубликованное Бушем и Горбачевым, было результатом уступок. Но американцы чувствовали, что получили «хорошую сделку» – «гораздо больше, чем ничего», сказал Бейкер. Для Скоукрофта, после утренних проблем, это был «удивительный – и чрезвычайно обнадеживающий – поворот»[1050].