Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Президент знал, что долго играть в эту игру невозможно. Бездействие вскоре подорвало бы моральный дух войск, и, в любом случае, посольство США в Саудовской Аравии предупредило его о надвигающихся временных ограничениях. В нем говорилось, что вести военные действия в марте было бы неосмотрительным, поскольку это месяц Рамадан, когда мусульмане постятся. И если предположить, что США все еще будут находиться в фазе наращивания до начала декабря, чтобы достичь адекватного уровня материально-технического обеспечения и численности войск, окно хорошей погоды еще больше ограничит возможности для военных действий январем и февралем, прежде чем начнутся весенние дожди. Кроме того, теперь Буша подтолкнули к действию достоверные рассказы об иракских зверствах. «Я только что прочитал ужасный доклад разведки о жестокости и разрушении Кувейта, – написал он в своем дневнике 22 сентября.– Стрельба по гражданским лицам, когда людей останавливают в автомобилях. Жестокое обращение с домами, превращение оазиса в пустошь»[1073]. Размышляя позже, Буш пришел к выводу, что это был момент, когда «я начал переходить от восприятия агрессии Саддама исключительно как опасной стратегической угрозы и несправедливости к пониманию необходимости морального крестового похода». В его углубляющемся убеждении, что речь идет о борьбе между добром и злом, сыграло роль прочтение им исследования историка Мартина Гилберта о Второй мировой войне. «Я увидел прямую аналогию между тем, что происходило в Кувейте, и тем, что делали нацисты, особенно в Польше». В иракском лидере он увидел еще одного Гитлера, и это усилило решимость Буша: Саддам стал «воплощением зла»[1074].

По мере того как его собственные взгляды укреплялись, президент был разочарован, но не отвлечен попытками посреднических усилий некоторых из его партнеров по коалиции. Исторически Франция была ближайшим западным партнером Ирака, и даже после того, как разразился кризис, она пыталась сохранить открытые линии связи с Багдадом. Более того, Миттеран хотел избежать каких-либо обязательств по возвращению кувейтской королевской семьи к власти, предвидя более демократическое будущее эмирата. Но Буш считал, что США не должны «навязывать кувейтцам демократию – скорее это то, что должно расти изнутри»[1075]. Это еще одно свидетельство того, что Буш был осторожным менеджером во внешней политике. В отличие от «ястребов» в его правительстве, хотя и играющих с этой идеей, он не был одержим идеей массовой смены режима на Ближнем Востоке.

Буш мог отмахнуться от продолжающегося заигрывания Парижа с арабами – «французы есть французы», – но его возмущало то, как они, казалось, заигрывали с Кремлем и поддерживали советские мирные инициативы в отношении Саддама. Президент был серьезно раздражен Советами. Безусловно, Шеварднадзе казался благожелательно настроенным, утверждая, что, «если мы будем говорить о новом мировом порядке, американо-советские отношения будут главной опорой этого порядка»[1076]. Но в отношении Ирака министр иностранных дел стал второстепенным игроком, потому что Горбачев использовал Примакова – за спиной Шеварднадзе – в качестве главного канала ближневосточной политики Москвы. Во время визита в Багдад 4–5 октября советский посланник попытался возродить прежние особые отношения Кремля с Багдадом и предложить уступки, которые бы побудили Саддама покинуть Кувейт[1077]. Буш, напротив, подчеркивал, что Ирак должен уйти безоговорочно, без каких-либо подсластителей.

После разговора с Миттераном в Париже 29-го числа[1078] Горбачев раскритиковал «авантюризм» Саддама и предостерег его от игры со ставкой на раскол многонациональной антииракской коалиции. Однако в то же время он публично заявил, что «военное решение этого вопроса неприемлемо». Создавалось впечатление, что он вопреки всему надеялся на то, что продолжающиеся миссии Примакова могут привести к дипломатическому прорыву. Миттеран не разделял этой иллюзии и воздерживался от каких-либо публичных заявлений в пользу дипломатического, а не военного решения. Что еще более важно для Вашингтона, французы не сделали совместного заявления с Россией по вопросу Кувейта. Вместо этого Миттеран заявил, что важно сохранить «сплоченность» международного сообщества и поддерживать эмбарго в отношении Ирака столько, сколько потребуется. «Это не значит, что мы не предпочитаем мир вооруженному конфликту, – продолжил он. – Но мир подчиняется закону, мир должен основываться на законе». Пусть и в своеобразной форме, но Миттеран присоединился к Бушу[1079].