Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

На обоих саммитах Ельцин изо всех сил старался представить свою страну как гордую нацию с великим имперским прошлым. Действительно, в особенно показательный момент он сказал интервьюеру незадолго до поездки в Вашингтон, что Россия была «великой державой хотя бы в силу своей истории». Он также не был полностью убежден в том, что Запад отошел от своего прошлого. «Холодная война закончилась, – сказал он в Мюнхене, – но пока наши экономические отношения не превратились в партнерские. Пропасть между Востоком и Западом все еще существует»[1493].

Оглядываясь назад, можно сказать, что первые полгода или около того ельцинской эры ознаменовались кратким медовым месяцем с Западом в международных отношениях, который характеризовался иллюзиями России относительно того, какую помощь она получит от Запада, и нереалистичными западными ожиданиями в отношении того, насколько быстро Россия станет демократией и переломит ситуацию в экономическом плане, что позволит ей присоединиться к ГАТТ. В этот ранний период целью правительства Ельцина, как заявил его министр иностранных дел Андрей Козырев, было «вхождение в сообщество цивилизованных стран Северного полушария»[1494]. По его словам, теперь у России была возможность «прогрессировать в соответствии с общепринятыми правилами», которые были изобретены Западом. Более того, Запад был «богат», и России нужно было «дружить с ним». В конечном счете Россия стала бы «серьезным экономическим соперником», но в то же время «честным партнером, придерживающимся правил игры на мировых рынках». Так что вступление в «клуб первоклассных государств» было для Козырева не унижением, а шансом, наконец, войти в Европу в качестве «нормальной, демократической державы», которая могла оказывать влияние посредством сотрудничества, а не военного доминирования[1495].

Однако в этой риторике после слов «нормальная» и «демократическая» надо было ставить вопросительные знаки. В конце концов, хотя Россия, по-видимому, стремилась к интеграции, она также не хотела, чтобы Запад ее поглощал или диктовал ей условия. А отношения с бывшими советскими республиками, входившими в СНГ, определялись не столько равенством и сотрудничеством в рамках новой «организации» (в которой отсутствовали какие-либо договорные рамки), сколько двусторонними связями, в которых доминировала Россия. Это, безусловно, вызвало возмущение Украины, которая с самого начала стремилась к полной независимости от Москвы и продолжала настаивать на «равноправных отношениях». Угроза российского вмешательства была очевидна в комментариях даже западника Козырева, который в качестве представителя Ельцина говорил о «зоне добрососедских отношений» вдоль границ России, однако с оговоркой, что государства-преемники должны помнить о «правах, жизни и достоинстве этнических русских в государствах бывшего СССР». А заместитель министра обороны России даже заявлял, что Кремль «обязан защитить всех россиян военными средствами, если это необходимо». В прибалтийских государствах стали поговаривать о «новой доктрине Брежнева»[1496].

Ельцин так и будет колебаться между западной и российской идентичностью. Растущий уклон в сторону подтверждения права России на статус великой державы не просто отражал внешнеполитический императив. Он боролся с Верховным Советом, который больше не представлял страну, поскольку был избран, когда еще существовал Советский Союз. Поэтому Ельцин подвергся яростным нападкам с разных сторон – бывших коммунистов, которые почти не изменились[1497], радикалов из движения «Демократическая Россия» и националистических реакционеров, которые все выступали как против его правления, так и против его политики. В течение 1992 г. ему удавалось отбиваться от предложенных конституционных изменений, которые ограничили бы его президентские полномочия. Но на вновь собравшемся съезде Верховного Совета с 1 по 14 декабря ему предстояло потерять свои чрезвычайные полномочия выбирать членов правительства по собственному желанию[1498].

Что было еще хуже для Ельцина, так это то, что программа экономических реформ дала сбой, а инфляция, хотя и значительно снизилась, все еще составляла ужасающие 25–30% в месяц (что эквивалентно годовому показателю в 2200%). Промышленное производство и торговля также сократились более чем на 25% по сравнению с 1991 г., а дефицит бюджета составил 20% ВВП[1499]. В результате разгневанный Верховный Совет вынудил Ельцина пожертвовать Гайдаром – архитектором и символом экономических перемен в России. Вместо него правительство возглавил Виктор Черномырдин – опытный советский аппаратчик, который руководил газовой отраслью в годы правления Горбачева, прежде чем стать вице-премьером по топливу. Он был утвержден Верховным Советом в качестве премьер-министра России 14 декабря 1992 г.