Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Лидеры в Пекине были вполне удовлетворены тем, как развивались события с июня 1989 г. Несмотря на недовольство многих членов партии и населения в целом железной хваткой КПК, режим гордился тем, что ему удалось сохранить единство армии, партии и страны. Оставаясь постоянно настороже в отношении «сепаратистской деятельности» этнических меньшинств, особенно в Тибете, Синьцзяне и Внутренней Монголии, руководство стремилось держать под строгим контролем любые выступления за независимость. Революционное и националистическое заражение, охватившее Восточную Европу и наиболее ярко проявившееся в казни Чаушеску в Румынии, серьезно встревожило пекинскую элиту в 1989–1990 гг. Но теперь это настроение прошло. Несмотря на распад СССР и крах советского коммунизма, в 1992 г. Пекин чувствовал себя спокойно с точки зрения и внутренней и внешней безопасности[1788].

Через несколько недель после распада Советского Союза Ли Пэн в полной мере воспользовался статусом Китая как одного из пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН, когда председатель СБ на тот момент, премьер-министр Великобритании Джон Мейджор, созвал специальный саммит ООН в Нью-Йорке 1–2 февраля 1992 г. Здесь собрались все главы государств, входящих в Совет Безопасности, чтобы приветствовать Россию как преемницу СССР, разработать более эффективную политику, обеспечивающую нераспространение ядерного оружия, и обсудить роль ООН в будущем, наступившем после окончания холодной войны. В этих обстоятельствах, однако, Бушу было трудно отказать Ли в просьбе о частной беседе в кулуарах саммита. Игнорируя письма почти 30 членов Конгресса США, призывавших его не садиться за стол переговоров с китайцами, Буш представил свою встречу с Ли как «любезность» – первая встреча один на один между лидерами США и КНР после визита в Пекин в феврале 1989 г. Для Ли это обернулось настоящей удачей[1789].

По-видимому, не случайно, что всего за час до встречи Буша с Ли Госдепартамент опубликовал свой ежегодный доклад о правах человека в мире, в котором Китай был описан как репрессивный режим, «не соблюдающий международно признанные нормы». «Эйша уотч» – американская группа по наблюдению за соблюдением прав человека – даже назвала сведения по КНР «анахронизмом нового мирового порядка»[1790]. Но Ли, как обычно, не собирался быть пригвожденным американцами к позорному столбу. В своем обращении к Совету Безопасности он хладнокровно заявил, что Китай «ценит права человека», но что этот вопрос «относится к суверенитету» каждого государства. Пекин будет обсуждать и сотрудничать в этом вопросе только с позиции «равноправия». Кроме того, «положение в области прав человека в стране не должно оцениваться с позиций полного игнорирования ее истории и национальных условий». Ли был непреклонен в том, что «нецелесообразно и неосуществимо, чтобы все страны соответствовали критериям или моделям в области прав человека одной из небольшого числа стран». Он сидел, оставаясь невозмутимым, когда Ельцин заявил, что «в свободной России больше нет узников совести» и что теперь есть «реальный шанс положить конец деспотизму и демонтировать тоталитарный порядок». Он и глазом не моргнул, когда новый российский лидер назвал западные страны своими «союзниками»[1791].

Беседа Ли с Бушем после пленарного заседания саммита носила абсолютно формальный характер. Встреча проходила в небольшом конференц-зале, и Буш изо всех сил старался избегать любого проявления личной теплоты. Он и Бейкер выглядели нарочито мрачными, в отличие от улыбающегося Ли, когда репортерам пула разрешили войти в комнату для фотосессии. Президент также предпочел сидеть за столом напротив Ли, а не в креслах бок о бок, как при его встречах с другими лидерами в Нью-Йорке. Они проговорили всего 20 минут[1792]. Буш сказал Ли, что считает достижения Китая в области прав человека неадекватными. Китайский премьер ответил своим обычным заявлением, что это внутреннее дело КНР, не подлежащее обсуждению посторонними. Бейкер впоследствии подчеркнул средствам массовой информации: «Это неприемлемо по нашим стандартам». Не было никакого прогресса и в области нераспространения[1793].