Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Однако даже те, кто находился в авангарде программы реформ КПК – Дэн и Цзян, – совсем не разделяли такие представления о будущем. Для них демократическое движение было временным отклонением от китайского пути, а его подавление на площади Тяньаньмэнь – государственной необходимостью. Их путеводной звездой являлось не видение Бушем нового мирового порядка, а национальные интересы Срединного царства, определяемые КПК, укрепляющие безопасность страны, процветание и статус великой державы. Эти интересы были энергично обозначены в 1992 г. высадкой войск в ключевых точках крошечного необитаемого архипелага Спратли в Южно-Китайском море для обеспечения территориальных претензий Пекина примерно в тысяче миль к югу от ближайшего населенного китайского острова Хайнань. КНР не только установила «посты суверенитета» на рифах, на которые претендовал также и Вьетнам, чтобы показать, что Китай берет под свой контроль эти стратегически важные, но весьма спорные воды, через которые проходит более половины мировой торговли и большая часть топлива для Японии, Тайваня и Кореи, – они подписали нефтяные контракты на разведку с американской компанией на этом участке морского дна. Вызов, брошенный Срединным царством ценностям Америки и ее тихоокеанскому влиянию, в начале 1990-х гг. был относительно незначительным, но в XXI в. он значительно расширится[1801].

Стоит также поразмышлять о контрастах между Китаем и Советской Россией. Обе страны испытали крен вправо, но результаты оказались очень разными. Трехлетний консервативный поворот КНР под руководством Ли Пэна, как выяснилось, послужил консолидации как коммунистической идеологии, так и КПК, прежде чем Цзян Цзэминь и его более прогрессивная шанхайская группировка возобновили контролируемые экономические реформы и подтолкнули Китай к авторитарному государственному капитализму, возглавляемому партией. Напротив, правый поворот в СССР, начавшийся в конце 1990 г., спровоцировавший отставку Шеварднадзе и завершившийся попыткой государственного переворота в августе 1991 г., закончился двойным провалом: во-первых, потому, что путчистам не удалось прийти к власти, и, во-вторых, потому, что они ускорили распад Советского государства, которое они пытались сохранить.

На самом деле различия идут еще глубже. Советские заговорщики стремились силой «остановить хаос в стране»[1802]. Сделать это, следуя китайской модели, означало бы сочетать военные репрессии против демократического движения с общими, хотя и временными, мерами жесткой экономии. Но советские путчисты не были готовы принять социальные издержки, которые повлекла бы за собой такая стратегия. Призывать к «трудовой дисциплине» – это одно, но использовать армию для повышения дисциплины в обществе и для снижения потребления советской «банде восьми» (т.е. для ГКЧП), да и военным вообще было не под силу. Тридцатые годы, времена, когда Сталин считал массовый голод приемлемой ценой за модернизацию сельского хозяйства, безвозвратно ушли в прошлое – это, по крайней мере, было позитивным наследием Горбачева. И путчисты не смогли понять, что институты, которые они стремились защитить, были как раз теми, чья поддержка разоряла советское государство, особенно Советскую армию и ее союзников в военно-промышленном секторе. В СССР военные расходы превышали 15% ВВП; в Китае они составляли, вероятно, половину этой цифры – около 8,5%. Более того, реформаторы КНР не сталкивались с аналогичными влиятельными группами интересов: не было фермерского лобби, пытавшегося блокировать деколлективизацию, а обрабатывающая промышленность играла меньшую роль в экономике Китая. Более того, китайское руководство твердо поддерживало партию и службы безопасности – в отличие от Горбачева в 1991 г. Короче говоря, в то время как советский консервативный момент служил разрушению государства и его лидера, консервативный момент Китая воплощал переосмысление. Это был относительно короткий период консолидации государства, прежде чем возобновились экономические реформы – в соответствии с китайскими моделями, а не западными ценностями[1803].

Это не означало, что Китай отказался от сотрудничества с ельцинской Россией. Хотя отношения были приостановлены на несколько недель после распада СССР из-за общего беспорядка, КНР признала Российскую Федерацию 27 декабря 1991 г. вместе с другими оставшимися 11 бывшими советскими республиками. И, несмотря на серьезные сомнения в отношении разговоров Ельцина о демократизации и экономической шоковой терапии, Китай начал ухаживать за российским лидером. В конце концов, вот что сказал временный поверенный в делах Китая Чжан Чжэн в Москве директору Института Дальнего Востока Российской академии наук Михаилу Титаренко: «Мы против идеологизации межгосударственных отношений. Каждый имеет право на собственную оценку изменений, происходящих в вашей стране»[1804].