Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

На XIV съезде КПК в октябре того же года цель экономической реформы была уточнена и определена как переход к «социалистической рыночной экономике». Затем эта концепция была закреплена в Конституции Китая вместе с поправкой о том, что КНР находится на «начальной стадии социализма» в марте 1993 г. Было также заявлено, что Китай представляет собой особый тип «социализма» – с отчетливо выраженной «китайской спецификой». Но это «социалистическое» переосмысление в китайском стиле не должно развиваться изолированно. Ссылаясь на одно из классических китайских выражений: «Нефрит можно обрабатывать другими камнями», – Цзян считал, что уроки, извлеченные из процессов трансформации Запада и Восточной Европы, имеют решающее значение для Китая. «Чтобы ускорить экономический рост, – сказал он, – мы должны еще больше раскрепостить наши умы» и «ускорить процесс реформ и открытости внешнему миру». Только «учась» на чужих ошибках так же, как и на историях успеха, можно «добиться превосходства над капиталистическими странами». Но, приветствуя иностранные инвестиции и экономические ноу-хау, Цзян «абсолютно» отверг «западную, многопартийную, парламентскую систему для Китая». Экономические перемены не будут идти рука об руку с политическими преобразованиями. Тем не менее Цзян лично укрепил свои позиции в переформированном после Съезда партийном руководстве; и попутно он позаботился также об улучшении своих связей с военными. Ли Пэн, хотя и потерпел поражение от Цзяна в идеологической борьбе за власть, оставался премьер-министром до 1998 г., что посылало миру четкий сигнал о том, что руководство КПК остается единым, независимо от фракционной борьбы[1798].

Резкое разграничение Цзяном вестернизации экономической и политической шло вразрез с типично американским пониманием Буша того, что первое почти беспрепятственно приведет ко второму. Он говорил об этом в беседе с послом КНР в США Чжу Цичжэнем в августе 1992 г. Президент откровенно отметил, что «у нас у самих есть проблемы с правами человека», особенно когда «мы жестко ведем предвыборную борьбу», и это он сказал, чтобы показать, что он «совершенно привержен» этим правам – как, он твердо добавил, «в этом весь я». Но Буш не стал излишне акцентировать этот вопрос ввиду его чувствительности для Китая, обратившись вместо этого к историческим процессам. «Я говорю об этом, потому что в мире произошло много перемен. Конечно, мы являемся борцами за демократию. Я верю, что экономические перемены помогают достичь этих результатов». В основе этого заявления лежало классическое суждение в духе идей Ричарда Кобдена о том, что экономическое процветание способствует миру, которое Буш, естественно, трактовал как принятие американской концепции либерального международного порядка.

Тем не менее в своих непосредственных отношениях с Пекином он, как правило, старался быть более чутким к чувствам Китая, играя на своей личной дружбе и чувстве сопереживания. Поэтому он смягчил свое предупреждение послу Чжу по правам человека, добавив: «Я хорошо помню ваших руководителей, которые говорили, что мы должны помнить, что китайцы должны кормить один миллиард человек каждый день. Я никогда этого не забуду». И он с удовольствием признал, что демократизация КНР по-американски может быть долгосрочной. «Мы не просим вас устанавливать двухпартийную систему с республиканцами и демократами в центре Пекина», – сказал он. Президент хотел продемонстрировать американские ценности, в то же время ясно дав понять, что не намерен вмешиваться во внутреннюю политику Китая. Многое изменилось в китайско-американских отношениях с января 1989 г., но и в конце своего президентства, как и в самом его начале, Джордж Буш был полон решимости оставаться настоящим лао пэнью Китая[1799].

Сочетая таким образом стратегические подходы администрации со своим личным отношением к политической дружбе, президент не раскаялся во время предвыборных дебатов 12 октября 1992 г. после того, как Клинтон объявил, что он не будет «нянчиться с диктаторами от Багдада до Пекина». Буш сказал, что он придерживается политики «наибольшего благоприятствования», «потому что вы видите, что Китай движется к экономике свободного рынка». Но, добавил он, если «мы изолируем Китай и обратим его внутрь себя», то «мы совершим огромную ошибку. И я не собираюсь этого делать». Тяньаньмэнь, по его мнению, была не тупиком, а всего лишь препятствием на пути мира к американизированной современности[1800].