Когда плачут львы

–– Не только твоё, – устало сказал Никита, отодвигая пустую чашку. – На протяжении самого тяжёлого года моей жизни рядом были ты и Валерка. И сейчас я приехал, чтобы быть рядом.

Звон ложки о края фарфоровой чашки, из которой Володя так и не сделал ни одного глотка, колокольным набатом гудел в маленьком пустом кафе. Несколько секунд он рассматривал образовавшуюся в чашке воронку, затем медленно откинулся на спинку стула и расслабленно закрыл глаза.

***

Жизнь потекла своим чередом, сменяя чёрные полосы светлыми и снова омрачая тёмными. Ребята закончили институты и началась стабильная рабочая жизнь.

2008 год

Возвращаясь с работы, Никита вспомнил о пустом холодильнике. Кляня себя на все корки, свернул к магазину. Выстояв очередь, он купил рыбу, хлеб, гречку и бутылку «Пепси-колы». Хотя рыба и не радовала яркими глазами, но настроение улучшилось. Всё-таки успеть скупиться перед закрытием было большой удачей. Подходя к дому, он поднял глаза на окна своей квартиры. В зале горел свет. Значит в гости зашёл Володя. Бабушки у подъезда привычно поджали губы и милостиво кивнули. Вежливо кивнув в ответ, Никита постарался как можно быстрее нырнуть в подъезд. Вроде никогда не ссорился, не конфликтовал с соседями, но почему-то постоянно казалось, что старушки с подозрением провожают его взглядами.

Открыв дверь квартиры, он прошёл на кухню. В белом пространстве холодильника ничего не изменилось. И хотя мышка из анекдота ещё не повесилась, но. Никита в очередной раз подумал, что при такой жизни, есть все шансы умереть от голода. Неясное сопение из зала показалось странным. Поставив на плиту кастрюлю с водой, он прошёл в зал. Володя лежал на диване, уткнувшись носом в яркую думочку.

–– Что-то случилось? – поинтересовался Никита, хлопая по протянутой руке друга.

–– Мама сказала, чтобы пришёл на ужин.

–– Ну и в чём проблема?

–– Пойдём вместе, – жалобно попросил Володя, поднимаясь с дивана.

После переезда в Краснореченск, Никита долго не мог заставить себя навестить маму Володи и Валеры. И дело было даже не в том, что рядом жили знакомые, которые могли опознать его, как Режиссёра Грыню. Зайдя как-то на пять минут к другу, он потом несколько дней не мог избавиться от морального дискомфорта. Казалось, это была не квартира, а мавзолей. Все стены пестрели портретами Валеры, на полочках стояли любимые чашки Валеры, детские игрушки Валеры, на крючках развешены пинетки, шапочки, соски, в рамочках табели успеваемости за все годы, дневники… И всё мятое, с размытыми от слёз потёками. Да и сама Оксана Семёновна в пятьдесят лет выглядела неухоженной старухой, неразговорчивой и постоянно сбивающейся на плач. Опухшие выцветшие глаза женщины терялись в чёрных кругах, глубокие морщины кривыми тропинками прорезали коричневую, сухую кожу щёк.

Никита даже не подозревал, что мама друга может быть иной.

Сегодня же на кухне хозяйничала совсем другая женщина. Оксана Семёновна словно перешагнула какой-то невидимый рубеж и перешла на новый виток жизни. Тонкие волосы, старательно выкрашенные в светлый, чуть рыжеватый цвет, были завиты в некое подобие локонов, но главное, с её лица не сходила счастливая улыбка. Почему-то именно эта улыбка заставила Никиту вздрогнуть.

Кухня щекотала ноздри ароматами наваристого куриного супа и котлет. Вынимая из пакета бутылку «Пепси-колы», сырокопчёную колбасу и кусок голландского сыра, купленного в дорогом ночном супермаркете, Никита бросал косые взгляды на большую фотографию Валеры, стоявшую на столе. Он помнил это фото в первичном виде. На нём были изображены Володя и Валера в тот день, когда уходили в армию. Лысые, лопоухие, счастливые. Маленький чёрно-белый снимок, который Валерка, вместе с остальными фотографиями носил в своём «семейном» альбоме. Теперь фотография была обрезана и лицо Валеры увеличено так, что изображение потеряло чёткость. Глядя, как женщина кладёт на стол четыре прибора, Никита переглянулся с Володей. Для кого предназначен четвёртый прибор, он понял сразу. И так же сразу понял, почему друг боялся идти в гости к матери один.

–– Давай, Никита, твою тарелку, – весело щебетала Оксана Семёновна. – Ешь, пока горячий. Вас ведь не дождёшься в гости. Вечно занятые. Спасибо, хоть Валерочка меня не оставляет. Володенька, нарежь хлеба. Ты же знаешь, что Валера без хлеба не ест.

Глядя, как Оксана Семёновна поставила рядом с фотографией сына тарелку супа, Никита успокаивающе сжал локоть друга. Под кожей щёк Володи перекатывались крупные колючие желваки, одеревеневшая рука набирала ложку супа, несла её ко рту и пыталась засунуть в сведённые судорогой губы. За столом повисло неловкое молчание. Залпом выпив стакан «Пепси-колы», Никита, снова поднял глаза на фотографию Валеры. Да, тот даже пельмени ел с хлебом. Даже арбуз.

–– Тёть Оксана, – неожиданно захохотал Никита, стараясь протолкнуть образовавшийся в горле ком. – Не разрешайте Валерке лопать столько хлеба. У него уже щёки на плечах лежат.