Когда поют деревья

Знаешь, чего мне больше всего не хватает? Картошки фри. А еще я скучаю по котлетам твоей бабушки. Но больше всего я скучаю по твоей улыбке.

И я тоже, подумала Аннализа. И не только по улыбке.

Кстати, я совершенно цел и невредим. Хорошего тут мало, однако могло бы быть и хуже. Я ношу в кармане календарик и отмечаю дни. Свой DEROS я еще не скоро узнаю, но до конца года вернусь домой. Пожалуйста, скажи, что ты по-прежнему рисуешь. Я не вынесу, если ты все бросишь.

Аннализа набросала рисунок, изображающий огромную тарелку спагетти с котлетами, и накатала длинное письмо обо всем, чем занималась в последнее время – о том, как помогала Уолту и как снова начала много рисовать.

Она все рассказала про Уолта и магазин и про попытки свести его с бабушкой. Аннализа с огромной радостью делилась с Томасом этой историей и, к своему удивлению, закончила письмо словами:

Может, Шэрон была и права, что мне нужно быть ближе к людям. Кажется, ты когда-то тоже говорил что-то подобное.

Написав внизу свое имя, Аннализа поднесла письмо к лицу и хотела его поцеловать, оставив след лиловой помады, но остановила себя в последнюю минуту. Одно дело стать ближе к Уолту, и совсем другое – сдаться любви к Томасу. А такой поцелуй именно это и будет значить. Нельзя сбивать Томаса с толку. Если она хочет когда-нибудь достичь настоящего мастерства, то, как и прежде, должна отказываться от любви ради искусства. С учетом того, как много поставлено на карту, ей даже не следует читать его письма. Лучше потерять любовь, чем потом ненавидеть Томаса за то, что он разрушил ее мечты.

Глава 27 Спагетти с соусом

Уолт оказался прав: Аннализа торговала картинами успешнее его. Мало-помалу она избавлялась от всего, что нарисовала за год, продавая по картине в день, и даже по более высокой цене. Когда разошлись слухи об успешной торговле, другие художники, знакомые и не очень, стали предлагать для продажи и свои картины – конечно, не просто так, а за комиссию – и Аннализа охотно ухватилась за это предложение.

Когда часовая мастерская Уолта стала привлекать покупателей, интересующихся только одними картинами, Аннализа почувствовала себя Джеки Бертон в миниатюре. С учетом сбора старых долгов, продажи картин и повышенного спроса на часы, благодаря выросшему потоку покупателей, март обещал стать самым прибыльным месяцем для магазина за последние шесть лет. Аннализа полностью оправилась после потери работы в универмаге и доказала, что ей незачем возвращаться в Пейтон-Миллз и она может продолжать поиски своего голоса.

Девятнадцатого марта пришло второе письмо от Томаса, и Аннализа поймала себя на мысли, что колеблется – читать его или нет. Самое главное – письмо доказывало, что парень жив. С той минуты, как Аннализа проводила Томаса, не прошло и дня, чтобы она за него не волновалась. Может, больше ей ничего от письма и не нужно. Здравый смысл подсказывал, что Томас опасен, ведь он снова без спроса ворвался в ее жизнь, и чтение его писем только продлит ее страдания.

Аннализа положила письмо на стол и ушла в спальню рисовать. Однако дурацкий конверт, словно в доказательство ее сомнений, не давал покоя, и вдохновение не шло, хоть убей. В последнее время Аннализа отвлеклась от сильных женщин и работала над серией портретов современных людей в поиске своего предназначения. Но как сосредоточиться, когда в соседней комнате ждет ответа письмо Томаса?

Сдавшись, Аннализа бросила кисть в бокал с водой и взяла конверт. Удобно устроившись на диване, она погрузилась в чтение.

Знаешь, кого мне не хватает? – писал Томас на этот раз. – Тебя.

Аннализа остановилась и перечитала первую строчку. Парень откуда-то знал, как поразить ее в самое сердце.

Я знаю, что мы просто друзья, и если останемся друзьями навсегда, то и ладно. Но я не хочу больше притворяться, что не люблю тебя. Только благодаря тебе я до сих пор жив, лишь ради тебя хочу вернуться домой.

Аннализа на секунду перестала читать – она поняла, что Томасу больше нет дороги назад. Ей остается или и дальше поощрять его перепиской, или официально разрывать отношения.