Когда шагалось нам легко

– Нет-нет. Причина в том, что вам не нужна сильная Италия. Это хорошо. Вы же знаете, Эфиопия не может вам угрожать. Мы друзья. Сообща мы разгромим итальянцев.

Переубеждать его не имело смысла; вместо этого мы со всей возможной непринужденностью приняли свою временную популярность, чокнулись и выпили за мир.

На рассвете следующего дня мы вернулись на свои места в поезде и тем же вечером добрались до Аддис-Абебы.

Я и предположить не мог, какую большую роль сыграет в нашей жизни этот отрезок пути в ближайшие несколько месяцев. За время, остававшееся до Рождества, я проехал его шесть раз и узнавал каждую деталь: переход от пустыни к холмистой местности, вид на озера, выжженные поля, ущелье Аваш, гостиницу со свечным освещением в городке Аваш, где в каждую поездку, кроме этой, нас высаживали из поезда на ночь; станцию, где жил страус; нищего, читающего молитвы, маленькую девочку – исполнительницу пантомимы; расписную арку приозерной гостинцы в Бишофту[154], означавшую, что подъем почти закончился и мы находимся на обозримом расстоянии от Аддиса; енотоподобную мордочку билетного контролера, который во время нашего подъема по переходным мосткам пришел спросить, кто будет обедать в закусочной. Но в то время мы все считали, что при объявлении войны нас сразу изолируют. В первый же день разбомбят мост через Аваш, а железнодорожная линия будет перерезана в сотне мест. Мы все планировали маршруты эвакуации в Кению или Судан. Из всех участей, которые мы время от времени предрекали Хайле Селассие, – спасение на британском самолете, смерть в бою, убийство, самоубийство – никто, мне думается, никогда серьезно не предполагал, что случится на самом деле; а в действительности с наступлением окончательной катастрофы, отчаявшийся и утративший веру, преданный Лигой Наций, брошенный своей армией, преследуемый восставшими племенами, когда враги будут находиться на расстоянии однодневного перехода от его дворца, а их самолеты – регулярно барражировать у него над головой, император спокойно проследует до станции, сядет в поезд и доедет до Джибути по железной дороге. Даже наименее романтичные из нас никогда такого не предполагали.

Накануне войны создавалось впечатление, что Аддис-Абеба по своему характеру и виду мало отличается от города, который я знал пять лет назад. Воздвигнутые для коронации триумфальные арки обветшали, но все еще стояли на своих местах. Амбициозные здания в европейском стиле, которыми Хайле Селассие намеревался украсить свою столицу, находились на той же зачаточной стадии строительства; ныне поросшие клочками растительности, подобно руинам на рисунке Пиранези[155], они стояли на каждом углу как напоминание о бесплодном модернизме, предмет радости для фотокорреспондентов, которые надеялись позже представить их как разрушения, нанесенные итальянской бомбардировкой.