Когда шагалось нам легко

На Антигуа у нас была однодневная стоянка для высадки пассажиров и для разгрузочных операций: среди прочего в трюмах везли остролист для рождественских украшений. Связки веток, сбрасываемые на лихтеры под знойным небом, выглядели курьезно в отрыве от своих традиционных спутников, таких как рождественские поленья, пунш с виски и, конечно, Санта-Клаус, отряхивающийся от снега. Но поскольку я не в первый раз встречал Рождество в тропиках, все это уже было мне знакомо: и телеграфные бланки с праздничным орнаментом из ягод и малиновок; и озадаченные местные ребятишки в церкви перед вертепом со сценами Рождества Христова; и звучащая из граммофона шотландская застольная песня; и уличные попрошайки, которые с надеждой семенят за европейцами и повторяют: «Всех с Лождеством – я доблый хлистианин»; а безветренным, душным вечером – неизбежность горячего пудинга с изюмом.

У берегов Тринидада заканчивается морская синева; ее сменяют мутные, темные, грязноватые воды цвета облезлой штукатурки, густые от ила, который несут великие континентальные реки: Ориноко, Эссекибо, Демерара, Бербис, Курантин; вдоль всего побережья, среди дюн и мангровых рощ, зияют их разверстые устья, исторгающие в синее Карибское море воды с далеких гор. Впоследствии мне предстояло пройти пешком вдоль той части Континентального водораздела, где ласточкиными хвостами соединяются притоки Амазонки и Эссекибо, которые низвергаются каскадами ручьев и при отсутствии карт превращаются в обманки, потому как вечно текут в непредсказуемом направлении; мне предстояло либо переходить их вброд, либо карабкаться по скользкому валежнику, что придавал воде прозрачно-рубиновый или винно-красный оттенок древесины; в половодье мне предстояло долго и нудно грести, рассекая черную пучину; а по прошествии месяцев мне предстояло испытать горечь расставания с этими потоками, вновь прозрачно-голубыми, ставшими частью моей жизни. Но теперь, приближаясь к материку, я испытывал только легкое огорчение оттого, что купание уже не влечет меня как прежде.

Огорчение усугубилось, когда зарядил дождь – монотонный тропический ливень, всегда унылый, но особенно монотонный и особенно депрессивный, если застигает тебя на воде. Мы уже опаздывали на сутки, а теперь еще и на час пропустили прилив, поэтому нам пришлось в сырости и легком тумане встать на якорь и дожидаться разрешения на вход в Демерару. Примерно в миле от нас еле-еле просматривался бакен. Совсем новый, как мне сообщили будничным тоном.

На другой день, еще до полудня, мы прибыли к месту следующей стоянки. Портовый городок лежит в устье Демерары, на правом берегу; противоположный берег заполонили низкие, зеленеющие мангровые болота. У стенки пришвартовалось штук шесть небольших судов. На полном ходу мы подошли ближе, а потом выключили двигатель, чтобы нас течением отнесло к месту стоянки. Низкие деревянные пакгаузы, за ними – низкие крыши; все вокруг совершенно плоское. Дождь не прекращался ни на минуту; по воздуху плыл липкий запах сахара.

На берег мы сошли без помех. В этот раз не было никакого оживленно-развязного допроса, каким обычно приветствуют британского гражданина по прибытии на британскую территорию. Пожилой негр в соломенной шляпе лишь краем глаза взглянул на наши паспорта; таможенники не открыли ни одной сумки; мы миновали пакгаузы, где вокруг мешков с сахаром кишели тучи пчел, и вышли на подтопленную улицу. Такси заносило на поворотах; разбрызгивая лужи, оно мчалось к гостинице; увидеть город из окна во время ливня нечего было и думать.

Всю обстановку номера с голыми деревянными стенами, выкрашенными белой краской, составляли широкая кровать под противомоскитной сеткой и кресло-качалка; в воздухе веяло инсектицидом. Я обосновался.

Местные газеты прислали двух цветных журналистов, чтобы взять у меня интервью. С этой целью они следовали за мной на велосипедах от другой гостиницы. (Спешу оговориться: это отнюдь не свидетельствует о моей известности. У всех пассажиров первого класса, прибывающих в Джорджтаун, положено брать интервью для соответствующей рубрики.) Бедняги вымокли до нитки и полностью утратили бойкость, присущую их ремеслу. Они скрупулезно записывали каждое мое слово, будто я выступал свидетелем в суде высшей инстанции.

Правда ли, что я писатель? Да.

Писатель, у которого книжки выходят, или просто писатель?

Собираюсь ли я писать про Гвиану? Один из журналистов захватил с собой вырезку из английской газеты, которой я шутки ради заявил, что жуки в Гвиане размером с голубей и на них нужно идти с дробовиком. Неужели я приехал охотиться на жуков? – уточнили интервьюеры. Им не хотелось меня разочаровывать. Здешние жуки, конечно, необычайно крупны, но не до такой же степени.