Когда ты исчез

Доктор Уиллис отвела меня в палату, велев лежать на боку, пока боль не стихнет. Затем дала мне пачку одноразовых салфеток, горсть обезболивающих и предложила подвезти потом до дома. Я отказалась.

У любой нормальной женщины в моей ситуации была бы истерика; я же отчего-то чувствовала отрешенность. Словно то, что случилось со мной, на самом деле происходит с кем-то посторонним.

Поэтому, когда все завершилось, я спокойно встала и вышла из больницы. Не спеша вернулась в супермаркет и начала работать. Я лепила ценники на бутылки с лимонадом, а мои коллеги даже не заметили, что я уходила как два человека, а вернулась как один.

И что я только что убила второго ребенка.

В ту ночь я уложила Эмили в постель, а Джеймса с Робби попросила лечь самостоятельно, сославшись на то, что у меня болит живот и мне надо побыть одной.

Нужно было выплакаться, пустить хоть одну слезу. Я крепко зажмурилась, впилась ногтями в ладонь, но по-прежнему ничего не испытывала. Подумала про Билли, про Саймона — однако не помогло и это. Я будто оцепенела. Наверное, выплакала уже столько слез, что они просто-напросто закончились.

Я потерла живот, где недавно прятался мой ребенок, и поразилась, до чего легко я утратила контроль над своей жизнью. Всему виною стресс из-за Саймона, беспокойство о детях, проблемы с деньгами… может, даже бутылка вина, которая лежала рядом со мной под одеялом. Видимо, мой ребенок просто не захотел, чтобы я становилась его матерью. Ничего удивительного, что он решил умереть, — наверное предвидел свое невеселое будущее.

Голова трещала от боли, поэтому я потянулась к тумбочке, взяла третью таблетку обезболивающего из пакета доктора Уиллис и запила ее глотком вина прямо из бутылки. Затем, поразмыслив, проглотила четвертую таблетку. Пятую. Шестую, седьмую, восьмую и девятую.

На десятой меня вывернуло наизнанку.

На полу в луже алкоголя и желчи легли рядышком все девять таблеток. Я не смогла даже убить себя.

7 декабря

— Твою мать! — выпалила я, второй раз подряд прошив палец иголкой.

Перед глазами плыло: то ли от усталости, то ли из-за выпивки. Слизнув кровь, я зашагала на кухню за очередным куском пластыря.

— Да пропади ты пропадом! — в сердцах пожелала я недоделанной юбке миссис Келли.

Заклеивая палец пластырем, я вспомнила, как в детстве обожала листать мамины модные журналы, любуясь красивыми дамами в шикарных нарядах.

Мама была недооцененной швеей с манией величия. Она могла сотворить великолепное платье или пальто из любой тряпки и жила в сказочном мире, бесконечно далеком от нашей с отцом реальности. Однажды она призналась, что в юности мечтала работать в парижском доме моды и творить шедевры от-кутюр, пока не отвалятся пальцы.

— Вот что меня радовало бы, в отличие от того, что я имею, — сказала мама с тоской и искоса глянула в мою сторону, подчеркивая истинное значение своих слов.

Впрочем, я без того знала, как она ко мне относится.

Мать была ярой фанаткой аристократа от мира моды Юбера де Живанши и его музы Одри Хепберн. Она постоянно копировала на свой манер его безупречные, изысканные творения.

Хотя я разделяла ее страсть к шитью, мать, увы, не спешила делиться со мной секретами. Как я ни умоляла, она пропускала мои просьбы мимо ушей. Словно боялась потерять свой дар, если с кем-нибудь им поделится — пусть даже с родным ребенком.

Если я не задавала лишних вопросов, мне позволяли наблюдать за ее работой из дальнего угла комнаты.

Даже будучи совсем крохой, я не понимала, зачем мои родители вообще решили создать семью — то ли потому, что так было заведено в те дни, то ли по чистой случайности. Так или иначе, я оказалась им совершенно не нужна. Разумеется, меня кормили и одевали, но мать никогда не уставала напоминать мне о моем месте.

— Ты здесь чужая, ясно? — как-то раз рявкнула она без особого повода. — Так и знай!

Меня поражало, какое великолепие выходит из-под этих холодных рук. Порой, подгадав, когда она уйдет из дома, я забиралась в шкаф и любовалась ее шедеврами. Закрывала глаза, вдыхала аромат и на ощупь, по шуршанию в пальцах, пыталась угадать ткань, из которой сшиты наряды.

Как-то раз, когда мне было лет девять, я решила смастерить для матери подарок. Скопила немного денег, купила четыре метра полиэстеровой ткани цвета слоновой кости и каждый вечер после школы, запираясь в комнате, шила матери блузку на день рождения. Получалось, разумеется, криво, но я надеялась, что мама обрадуется моим успехам и потом подправит швы. Однако та, развернув подарок, сухо сказала «спасибо» и не удосужилась примерить обновку.

Пару дней спустя она попросила меня вымыть каминную решетку, и я пошла искать на кухне чистящее средство. Заглянула в ящик под раковиной и увидела мою блузку, порезанную на лоскуты для тряпок. Урок получился довольно жестоким. Можно учиться на ошибках своих родителей, можно наступать на те же грабли, оправдываясь потом их примером… Я же поклялась никогда не винить мать в своих неудачах. Все, что я делала с тех пор, было вопреки ей и без ее одобрения.