Когда ты исчез

Десять минут растянулись на целую вечность. Наконец молодой жизнерадостный ведущий объявил выступление, ради которого мы собрались. Хозяин паба прибавил громкость, и в переполненном зале воцарилась тишина.

— А теперь — наши дебютанты в мире поп-музыки. На четвертой строке в недельном хит-параде — «Драйвер», «Найди дорогу домой»!

В пабе захлопали, заулюлюкали, и на экране крупным планом появился гитарист, исполняющий первые такты мелодии.

— Это он! Это он! — завопила я, не сумев сдержать волнения.

Там, в телевизоре, выступал со своей группой мой сын Джеймс.

Он не пошел в университет. В старших классах школы с тремя другими парнями сколотил музыкальную группу и каждый вечер репетировал в мастерской Саймона, которую пришлось оклеить ячейками из-под яиц, чтобы соседи не жаловались на шум.

В шестнадцать Джеймс счел себя достаточно взрослым, чтобы бросить школу и последовать зову сердца. Я, разумеется, хотела для сына другого будущего. Я столько прочитала о мире шоу-бизнеса, что давно поняла, какая это непредсказуемая и неумолимая индустрия. Но, как в свое время с магазином, я решила, что сын обязательно должен рискнуть и исполнить мечту — пусть даже затея закончится провалом и его ждет биржа труда.

Шесть долгих лет парни играли на второсортных площадках, прежде чем их наконец заметили. На каком-то крохотном рок-фестивале в Корнуолле появился менеджер из звукозаписывающей студии и разглядел в ребятах потенциал.

Так их третий сингл, «Найди дорогу домой», попал в эфир федеральных радиостанций, а юные смазливые мордашки стали улыбаться со страниц глянцевых журналов. Сегодня состоялся их дебют на телевидении, в хит-параде «Вершины популярности»[32].

Робби протянул Эмили и бабушке Ширли салфетки. Рыдали не только они двое. Том, хоть мы с ним и расстались, по-прежнему общался с детьми и тоже сидел в баре вместе с нами и своей невестой Амандой. Он часто бывал на концертах «Драйвера», и к концу трехминутной песни мы с ним оба заливались слезами. Джеймса в пабе знали все — и все, как и я, безмерно им гордились.

Впрочем, я гордилась не только им. Робби, даже повзрослев, так и не стал душой компании, однако преодолел свою замкнутость и, к всеобщему удивлению, уехал учиться за тридевять земель, в Сандерленд, чтобы изучать какие-то сложные науки, в которых я совершенно ничего не смыслила, — что-то про жесткие диски и какие-то облака. Не успев закончить учебу, он получил приглашение на работу в Южном Лондоне и разрабатывал теперь графику для игр.

Последовав по стопам матери с бабушкой, Эмили проявила интерес к шитью и дизайну. Осенью ей предстояла учеба в Лондонском институте моды. Вокруг нее давно вились мальчики, клюнувшие на то, что она сестра того самого парня из хит-парада, но Эмили замечала одного только Дэниела, сына Селены. Они были влюблены друг в друга с детства, вечно переглядывались и хихикали, напоминая нас с Саймоном в том же возрасте. Оставалось лишь молиться Господу, чтобы Дэниел не обидел ее так, как Саймон в свое время обидел меня.

Я обвела взглядом родных и близких, испытывая невероятное счастье. Не то чтобы я добилась в жизни чего-то особенного, но у меня было трое замечательных детей и собственное дело, которое росло и крепло. Недавно я открыла пятый магазин, и в планах было еще три; один — в самом центре Лондона. Жизнь как никогда казалась идеальной.

Увы, триумф не бывает вечным. Так уж заведено, что рано или поздно все хорошее заканчивается.

САЙМОН

Монтефалько, Италия, десять лет назад

3 июля

— Все! Твоя взяла, приятель.

Я перевел дух и побрел на свинцовых ногах за бутылкой с ледяной водой, лежащей в тени беседки.

Стефан, мой тренер, с улыбкой поднял большой палец, дожидаясь, когда я выхлебаю всю бутылку, чтобы утолить жажду. Я махнул ему на прощание, вытер вспотевший лоб полотенцем и шумно выдохнул. Черт бы побрал мой энтузиазм и английские корни, побудившие назначить урок тенниса на полдень, в самый палящий итальянский зной.

Окружение по-прежнему вызывало у меня трепет. Я в который раз огляделся, любуясь роскошными долинами и виноградниками. Я жил в этой стране уже не первый год, но так и не научился воспринимать ее пейзажи как нечто само собой разумеющееся.

Когда мы с Лючианой вылетели в Италию, я, надо сказать, испытывал немалые сомнения. Я привык жить впроголодь, экономить каждую монету — и вдруг оказался влюблен в женщину, унаследовавшую немыслимое состояние. Жизнь наладилась, и это меня изрядно пугало. Когда-то, давным-давно, я уже познал прелести нормального бытия и помнил, как мучительно терять все, что тебе дорого.

Лючиана, чувствуя мое волнение, ободряюще сжимала мне руку. Шофер вел «Бентли» покойного патрона к открытым железным воротам, за которыми виднелась мощенная кирпичом дорога.

Я прищурился — солнце заслонила огромная вилла, которую Лючиана когда-то звала своим домом. Густо пахло лавандой, растущей на клумбах и в терракотовых горшках.