Когда ты исчез

Мало кому удается получить второй шанс. Мне удача улыбнулась уже трижды, и я не хотел прятать от Лючианы свои изъяны и скрывать от нее прошлое. Я питал к ней безусловную любовь, был предан как пес, однако, утаивая прошлые поступки и решения, не мог обрести в душе гармонии.

Мы сидели на нижнем этаже террасы и наблюдали, как над виноградниками шариком мороженого тает солнце. Наконец Лючиана осмелилась заговорить, нарушая затянувшееся молчание:

— У тебя такой вид, будто что-то случилось…

Я хотел отмахнуться, но она видела меня насквозь, как облупленного.

— Ты должна… кое-что обо мне знать, — ответил я, боясь замарать окружавшее нас великолепие грязными откровениями.

— Скажешь, когда будешь готов. Не заставляй себя.

— Я готов. Просто не знаю, как ты отреагируешь.

— Саймон, чтобы ты ни сказал, между нами ничего не изменится.

Ни разумом, ни сердцем, заходившимся в груди, я согласен не был. Но слова рвались сами собой. Я рассказал, как познакомился с Кэтрин. Рассказал про наших с ней детей. Рассказал, как все пошло наперекосяк: про Билли, про то, как мне пришлось бросить жену, про мать, про обоих своих отцов, про дальнейшие скитания…

Я рассказал, как именно присвоил личность покойника, поведал, что избавился в Ки-Уэсте от давней подруги и чуть не загнал себя на тот свет, мучаясь угрызениями совести. Еще сказал, что, повернись время вспять, в тех же обстоятельствах я поступил бы точно так же, потому что оно того стоило.

Все это привело меня к ней — к Лючиане.

Я был готов вытерпеть от нее любое наказание, принять любую кару. Впервые в жизни я находился перед лицом человека, который знал обо мне все. Завершив рассказ, я с трудом разжал кулаки и приготовился услышать вердикт.

— Ты сделал то, что должен, — произнесла наконец Лючиана. — Бог тебе судья, Саймон. А я тебя судить не стану. Хотя не буду врать — то, что ты сделал, очень жестоко и эгоистично. Ты обидел людей, которые того не заслуживали. Впрочем, ты и сам все знаешь. Раз ты прошел через эти испытания, чтобы стать достойным мужем и отцом, значит, так надо.

Лючиана перебралась ко мне на колени, обняла за плечи, и плотина, выросшая у меня в душе за последние пятнадцать лет, рухнула под напором слез.

— Ты не можешь вечно бегать от прошлого, — прошептала Лючиана. — Кэтрин имеет право знать, что случилось с ее мужем, а дети должны знать, куда подевался их отец. Все вы должны собрать свою жизнь по кусочкам.

Я прижался щекой к сердцу, которое всегда будет для меня открыто. Жаль, что биться ему оставалось недолго…

Нортхэмптон, наши дни

18:15

Картина в исполнении Саймона получилась до того яркой, что Кэтрин стало завидно.

— Это ведь была наша мечта… — горько сказала она. — Мы с тобой хотели уехать в Италию — только ты и я. Ты не имел права присваивать мою мечту и жить там с другой!

Прячась от его взгляда, она прошла на кухню и достала из шкафа бутылку вина. Алкоголь Кэтрин держала только для гостей, сама уже двадцать лет не брала в рот ни капли спиртного. Однако сегодня на трезвую голову совершенно не думалось.

— Неплохой, кстати, урожай, — невпопад заметил Саймон.

— Что?

— Вино. Оно с наших виноградников. Две тысячи восьмого года, если не ошибаюсь?

Кэтрин глянула на этикетку: там было написано «Виноградники Катерины». Она закатила глаза, плеснула себе немного в бокал и глотнула. На вкус вино оказалось гадким — или просто все, что трогал Саймон, в один миг скисало? Остатки она выплеснула в раковину.

Странно, почему Лючиана так легко отреагировала на признание — взяла и простила… Больше всего бесило, что именно шлюха читала Саймону мораль, наставляя его на путь истинный.

— Полагаю, это многое о ней говорит, так? — начала Кэтрин риторически. — В том смысле, что женщина, которая продавалась за деньги и родила двоих ублюдков от женатого мужчины, разумеется, простила бы ему все грехи. М-да, матерью Терезой ее не назовешь.

— Говори, что хочешь, Кэтрин, меня уже ничем не удивить. Но Лючиану и детей трогать не смей, — ощерился в ответ Саймон. — Они тебе ничего не сделали. Прости, если тебе не нравится то, что ты слышишь. Все это чистая правда, и по большому счету совершенно неважно, как я сюда попал. Потому что я здесь и хочу только одного — примириться с тобой.

— Примириться? О, какое великодушие!.. Господи, да ты на коленях должен передо мной ползать, вымаливая прощение! Ты приехал, потому что тебе приспичило. Потому что понял наконец, сколько горя ты нам причинил. А не потому, что так тебе велела эта твоя подстилка.

— Она не подстилка!

— Ты променял нас на нее!

— Я не собирался заводить новую семью.

— Причем со шлюхой, позволь напомнить.

— Ее зовут Лючиана.

— Со шлюхой, как бы ее ни звали… И убийцей вдобавок!

— Не называй ее так, пожалуйста.

— Почему же? Она была шлюхой и убила двух человек. У вас с ней много общего.

— Да плевать на ее прошлое! — заорал Саймон. — Она — мать моих детей!

Он прикусил язык, но было поздно.