Мы прошли сквозь массивные деревянные двери. По пути Лючиана объясняла, что дому больше трехсот лет. Особняк специально возвели рядом с Монтефалько на самой горе, чтобы напоминать людям, живущим в его тени, кто здесь хозяин.
На пороге нас встретила Марианна, экономка, спасительница и давняя подруга, и Лючиана упала к той в объятия, рыдая от благодарности за все ее добрые деяния. Я впервые видел любимую женщину настолько слабой. Они долго бродили вдвоем по темным коридорам виллы, воскрешая утраченные воспоминания о сестре Лючианы и изгоняя из этих стен призрак ее отца.
Лючиана, рассказывая об отце, не могла найти для него ни одного хорошего слова, однако я, расспрашивая о синьоре Марканьо слуг, понемногу проникся к этому весьма неоднозначному человеку уважением.
Он прикладывал немало сил, чтобы восстановить былую роскошь виллы. Сердце дома занимала огромная гостиная на два этажа; ее стены поддерживал открытый балочный потолок высотой около шести метров. В центре комнаты находился камин — эдакий алтарь в церкви, куда прихожан никогда не пустят дальше притвора.
Жаль, что безликому декору не хватало деталей — семейных фотографий на стенах или разбросанных повсюду безделушек; вокруг были только старательно подобранные абстрактные картины, витиеватые стеклянные украшения и экзотические аквариумы. Лючиана росла в роскоши, лишенной души.
Мы вышли в сад, где мощеные дворики перемежались с широкими сочными лужайками, кое-где прикрытыми от солнца деревянными пагодами. С увитой виноградной лозой главной террасы, откуда шла дорожка к теннисному корту и бассейну, открывался шикарный панорамный вид. Про этот вид стоило сказать отдельно: бескрайние виноградники и долины всех оттенков зеленого тянулись до самого горизонта.
— Как думаешь, у тебя получится быть здесь счастливым? — спросила Лючиана, когда мы уселись на ограде, любуясь каньонами и низинами.
— Надо привыкнуть, но, наверное, да. Я-то ладно — а ты?
— С тобой я буду счастлива где угодно, — отозвалась она.
Возвращение Лючианы прошло относительно гладко. Синьор Марканьо, которого сразил внезапный сердечный приступ, не оставил завещания, и все его имущество и бизнес автоматически переходили к жене, с которой он так и не оформил развод. Однако мадам Лола не пожелала ехать в Италию и решила остаться в Мексике, согласившись лишь изредка, пару раз в год, навещать нас. Так что брать дела в свои руки предстояло Лючиане.
Она с головой ушла в работу и занялась бизнесом отца, хотя, разумеется, далеко не сразу избавилась от его тени. Он оказался толковым инвестором, и денег было даже больше, чем мы думали. Под якобы законными сделками бухгалтеры раскопали целую пещеру Аладдина; пришлось безжалостно вытравлять из портфеля компании каждую паршивую отцу, оставляя только легальные предприятия.
Лючиана позаботилась о том, чтобы избавить дом от всех следов присутствия синьора Марканьо. Его одежду отдали на благотворительность; коллекцию часов и прочих аксессуаров распродали на аукционе, а вырученные средства пожертвовали приюту для жертв домашнего насилия. В какой-то миг я задумался, что сделала с моими вещами Кэтрин…
Потом Лючиана собрала армию запуганных горничных, уборщиц, поваров и садовников, которые не смели в нашем присутствии поднять головы, и объявила, что все теперь будет по-другому.
Пока она разбиралась с делами отца, я решил заняться брошенными виноградниками — Лючиана не хотела о них даже думать, поскольку именно здесь покончила с собой ее сестра. Я же увидел в виноградниках немалый потенциал. В душе опять проснулось желание творить и созидать. Ничего не смысля в работе винодельни, я все же быстро освоился. Управляющий терпеливо рассказывал мне обо всех деталях — от орошения земли до прессования винограда и розлива по бутылкам. Я внимал каждому слову, понимая, что сделать из полузабытого развлечения прибыльное предприятие получится далеко не сразу — потребуется немало лет упорной работы.
Никогда не подумал бы, что меня ждет такая жизнь, но с Лючианой у нас все складывалось идеальнее некуда. Впрочем, у счастья всегда есть цена. С каждым годом, проведенным вместе, мне все сложнее удавалось прятать в себе мужчину, которым я был до того, как Лючиана меня спасла.
Когда Лючиана вела меня по закоулкам своего прошлого, я крепко держал ее за руку. Но что она знает обо мне?.. Если по правде, то почти ничего: лишь обрывистые упоминания о том, как я сносил все препятствия на своем пути.
Лючиана догадывалась, что у меня были дети — слишком трепетно я относился к нашей дочери Софии. Когда я в первый раз взял на руки крохотное тельце, то прошептал ей на ухо те самые слова, которые не чаял уже повторить: «Я никогда тебя не подведу». Потом, спустя год, у нас появился сын, и я поклялся себе, что никогда, чего бы мне это ни стоило, не нарушу своего обещания.