Когда ты исчез

Доктор Льюис протянул мне зеркало с прикроватной тумбочки, и я, затаив дыхание, принялась себя рассматривать. На голове чернела рана, как от мачете. С левой стороны, в районе опухшего виска, были выбриты волосы и красовался восьмисантиметровый разрез в форме полумесяца, скрепленный черными скобками. Выглядел он донельзя жутким.

В черепе осталось заметное углубление. В голове мелькнула непрошеная мысль: наверное, в дождь там будет скапливаться вода. Я старалась не падать духом, но эмоции не поддавались контролю, разрывая душу в клочья. Стоило остаться одной, как я тут же тянулась за зеркалом и начинала разглядывать уродца в отражении. Не хватало разве что клина в шее — и доктор Франкенштейн с гордостью объявил бы меня своим творением.

Через несколько дней снова пришел доктор Льюис. Он что-то долго объяснял, но мои мозги, хоть и покалеченные, мудро решили отфильтровать его слова. Я услышала только одно — опухоль оказалась злокачественной. Остальное меня интересовало мало.

Пока я лежала в больнице, мы виделись с ним каждое утро. Отчего-то было досадно, что я плохо знаю человека, который фактически залез мне в голову. Поэтому, вместо того чтобы слушать бесконечные объяснения — все равно ничего хорошего не скажут, — я изучала своего собеседника. На вид ему было за пятьдесят. Не лысый, хоть и седой. Судя по глубоким морщинам на лбу, он часто ломал голову над тяжелыми случаями и при этом был лишен тщеславия, потому что не колол себе ботокс. Правда, на новые зубы потратился. Чем-то он мне напоминал Антонио Бандераса, только не такого смуглого. Кольца он не носил — то ли холостяк, то ли из тех, кто не любит побрякушки.

Я гадала, отчего меня к нему так тянет: неужели каждая пациентка проникается нежными чувствами к своему врачу?

— Кэтрин?..

Я снова мыслями вернулась в палату.

— Кэтрин, может, отдохнешь немного?

— Нет, все нормально, продолжайте, — нарочито бодро отозвалась я.

— Есть хорошие новости: мы убедились, что это первичный очаг рака, и он не дал метастазов. Мы удалили бо́льшую часть опухоли, но из-за неудобного расположения кусочек все-таки остался. Поэтому дальше по плану — лучевая терапия, чтобы не допустить поражения оставшейся части мозга.

— Хорошо, большое спасибо, — прощебетала я.

Мне вдруг захотелось пожать ему руку, словно мы заключили сделку.

САЙМОН

Монтефалько

18 марта

Самое страшное событие в моей жизни — это когда я сообщил Луке и Софии, что матери осталось жить несколько месяцев. Я повел их обедать в ресторан возле озера Тразимено, где мы гуляли в детстве и делали вид, будто ловим рыбу.

Луке было четырнадцать, Софии — шестнадцать, и новость дети встретили слезами и истерикой. Они выплеснули свою обиду на отца, не сумевшего уберечь их мать, на врачей, не способных ее вылечить, и на саму Лючиану, которая решила их бросить.

Однако я заставил детей пообещать, что свою злость они будут вымещать только на мне, ни в коем случае не трогая мать. Ее они должны лелеять: собирать для нее в саду красивые цветы и закачивать ей в плеер новую музыку, чтобы она не скучала в больнице.

Трудно принять мысль о скорой кончине, когда что-то невидимое жрет организм изнутри. Болезнь становится реальной, только когда получает зримое воплощение. В случае Лючианы мы осознали всю серьезность ситуации, только когда ей сделали двойную мастэктомию. Это не могло ее спасти, но так мы выиграли немного времени.

— Порой мне кажется, я бегаю кругами, и если остановлюсь, то сразу умру, — пробормотала Лючиана.

Она лежала на койке, пребывая в наркотическом полузабытьи.

Я погладил ее по руке.

— Знаю, дорогая моя, — прошептал я. — Но так надо, чтобы мы с детьми пробыли с тобой подольше.

— Напомнишь мне об этом, когда начнется химиотерапия, — отозвалась она, закрыла глаза и снова воспарила в небо.

КЭТРИН

Нортхэмптон

18 марта

Рассказать детям, что у меня рак, было нелегко — едва ли не тяжелее, чем сообщить им о пропаже отца.

Пусть они давно стали взрослыми, как и любая мать, я все равно обещала, что обязательно выздоровею, хотя сама в это не верила.

Эмили тут же включила в себе прагматика и составила расписание, чтобы ухаживать за мной в больнице. Робби приезжал каждую пятницу и оставался у нас на выходные, а Джеймс обещал звонить при любой возможности, куда бы его ни занесло.

Ширли, Байшали и Аманда — невеста Тома — притащили мне пироги, запеканки и кастрюльки с супами, забив холодильник до отказа. Селена, и без того давно взвалившая на себя местные магазины, окончательно взяла бразды правления в свои руки и занялась остальными бутиками.

Наконец шум в доме стих, я осталась одна, и только тогда до меня дошел весь ужас ситуации. Я села подписывать открытку к четвертому дню рождения Оливии, задумалась, доживу ли до него, и слезы полились сами собой.