Когда улыбнется Ганеш

Во всем они противоположны — сын и отец. Сын — представитель молодого поколения дельцов, человек, постигший в Америке науку управления производством, стремящийся немедленно перенести на индийскую почву все то разумное и полезное, что он увидел за океаном, произвести революцию в том капитализме, который кажется ему патриархально-дедовским, срочно модернизировать отцовский завод да и самого отца. Обеты, молитвы и всякого рода сентименты ассоциируются у него с той самой стариной, которую надлежит списать и отменить. Капитализм, по его мнению, не нуждается в такого рода камуфляже. Мистера Соханлала это смертельно обижает. Он искренне любит рабочих-адиваси, всех богов индусского пантеона, шеллак, свои обеты и род людской, не забывая при этом о главном — прибыли. И он не виноват, что слегка смахивает на горьковского Луку. Даже если так оно и есть — это не повод, чтобы плевать ему в душу, как делает циничный мальчишка.

В номере он долго стонет и кряхтит, потом извлекает из своей стариковской торбы изображение Кришны, Джаганнатха и Шивы, делит на три части букетик цветов — поровну каждому богу — и, сложив ладони, затягивает долгую и жалобную молитву…

Утром он бодр и свеж, седые усы его лихо закручены, брюшко уверенно тянет за собой всю огромную фигуру. Мы снова в «Боинге». И вот уже внизу дымят калькуттские трубы.

Под солнцем Ориссы

Молодая женщина улыбнулась, обнажив ослепительно белые зубы, и остановилась, чтобы я мог ее сфотографировать. Стройный стан ее был обернут яркой зеленой тряпкой, не скрывавшей ног, украшенных замысловатым орнаментом татуировки. На узком, тоже татуированном, плечике, покоилась огромная перекладина, к концам которой были подвешены корзины. В одной громоздились друг на друга кокосовые орехи, в другой среди капустных вилков сидела двухлетняя девочка, с изумлением меня разглядывавшая.

С момента, как мы приземлились в Бхубанешваре, прошло, наверное, больше часа. Но только встретив эту женщину, я почувствовал, что нахожусь в Ориссе. Адиваси — составляют треть населения штата восемь миллионов из двадцати пяти. Я видел адиваси и в других районах Индии. Орисские показались мне необыкновенно красивыми и добрыми, а крытые соломой хижины их — чистыми и уютными, несмотря на более чем скромное убранство.

На дороге мне «проголосовал» аккуратный человек средних лет в дхоти, и я принял его на борт старенького «Амбассадора». Мистер Патнаик, однофамилец главного министра штата и нескольких миллионов ориссцев, оказался налоговым инспектором и ехал в Пури, где живет его семья. Всю дорогу он живописал мне, как карающая рука закона в его лице приводит в чувство злостных неплательщиков. Нас провожали высокие пальмы и желтые крыши хижин, за нами бежали голенькие ребятишки.

Столетиями название этого края ассоциировалось в Индии с голодом, лишениями, жестокими обычаями, крестьянскими восстаниями. Да и сегодня нелегка здесь крестьянская доля. Ни одна из волн так называемой «зеленой революции» по-настоящему не докатилась до Ориссы. Нет больше порабощавшей крестьянина системы «заминдари», нет и лютых помещиков-заминдаров в старом значении этого слова. Но сохраняется тяжелое аграрное перенаселение, продолжают свирепствовать стихийные бедствия. Бывают цифры, внушительностью своей подавляющие и не требующие особых комментариев. В 1955 году в Ориссе было лишь 25 электрифицированных деревень. Сейчас их больше 18 тысяч. За годы независимого развития Индии в Ориссе построены гидро- и теплоэлектростанции. Одна из них — Балимела оснащена советским оборудованием. Стали разрабатываться богатые естественные ресурсы штата — залежи железной руды, марганца, бокситов. Успешно развиваются металлургия, химия, есть крупный ферромарганцевый завод, алюминиевый завод, налажено производство цемента. Принимаются меры для упорядочения сельского труда и прекращения подсечно-огневого земледелия, — создавшего угрозу лесам…

Мы въехали в Пури, когда красный диск солнца медленно приближался к синей полоске моря вдали. И — сразу же я ощутил переход в другой мир, в другую систему измерений, в которой не было места ни для «Боинга», меня доставившего, ни для глубоко удовлетворенного своим поприщем налогового инспектора, ни для старенького «Амбассадора», ни для меня самого.

Сквозь пеструю толпу, заполнившую огромное пространство, которое не назовешь ни площадью, ни улицей, мы медленно приблизились к городской библиотеке и продолговатым башням мистического храма Джаганнатха. На нижней веранде библиотеки сидели паломники. Отрешенные и суровые лица их были обращены к храму. Сотни и тысячи километров прошли они по великой Индии в надежде, что Джатаннатх избавит их от страшных хворей и недугов. И вот настал миг встречи, и страшно им — что скажет божество, захочет ли снизойти к их боли. В храм Джаганнатха неиндусам вход воспрещен, и я рассматриваю его с верхнего балкона библиотеки, которая помимо обычных изданий содержит немало литературы рукописной — если можно употребить это слово, говоря о текстах, нацарапанных иглой на пальмовых листьях.