Когда возвращается радуга. Книга 1

Она сидела, боясь пошелохнуться… и не могла понять: как? Как это уживалось в одном человеке? Неимоверная жестокость к женщинам и детям, в сущности, ничем ему не мешавшим — и искренняя доброжелательность по отношению к нынешним друзьям; мужество, отвага, благородство в боях, о которых все уши прожужжала ей в гареме Марджина, ещё не будучи возведённой в ранг икбал, но уже побывавшая на ложе Солнцеликого и обретшая, наконец, свои идеал мужчины-воина — и слетаюшая с плеч голова бывшей рыжей фаворитки… Блаженное беспамятство, затопившее почти сразу после того, как она переступила порог дома нежданного супруга, развеялось как-то разом, вдруг… Да, сейчас её жизнь совершенно другая. Прежняя заика Кекем исчезла, оставив после себя тень на заброшенных садовых дорожках ТопКапы, а нынешняя Ирис словно писала свою жизнь на чистом листе, не потревоженном ничьими иными записями кроме начертанных самой Ирис, да её обожаемым супругом, заменившим отца, да новыми друзьями.

Но вот в доме появился немолодой поджарый гость, изысканно вежливый, степенный, столь располагающий к себе; и лишь хищный блеск, нет-нет, да и мелькающий в раскосых глазах, напоминал что перед ней отнюдь не добрый дядюшка… Вернее, дядя, и впрямь, только внучатый, вроде того, как эфенди Аслан-бей приходится своему племяннику Али Мустафе… Вот только неизвестно чем может обернуться для Ирис это родство.

Тень ожившей Кекем выдохнула в ухо.

«Не верь! Будь осторожна!»

Хвала Всевышнему, что волосы её, как у всех османских женщин, пребывающих в стенах родного дома, были распущены, а не убраны в косы, и та самая родинка, о сохранении в секрете которой предупреждала когда-то нубийка, надёжно прикрыта рыжими кудрями…

…У неё, конечно, хватило ума остановить охранника, лишь только он вознамерился доложить о её приходе. Не ринется же она, в конце концов, со своей важной вестью прямо к мужу, игнорируя присутствие высочайшего гостя и выказывая себя последней невеждой! О нет, она лишь «нижайше упросила» передать уважаемому Аслан-бею, что событие, которого он с таким нетерпением поджидал, свершилось, наконец. А сама скромно осталась ждать за дверьми, ибо обязанность супруги, принесшей известие мужу — дождаться дальнейших распоряжений и выполнять его волю. И дождалась… Из распахнувшихся створок появились оба — и хозяин, и гость, перед которым она склонилась в почтительном поклоне, как и полагается.

Хромец окинул её проницательным взором, задержавшись лишь на мгновение, и снисходительно кивнул, вроде и поприветствовав, но не удостоив пока ни слова. Похоже, его мысли занимал сейчас только галл. Ирис вопросительно глянула на супруга. Ласково улыбнувшись, тот поманил её за собой, и девушка послушно засеменила следом. Должно быть, гость распорядился, чтобы и она присутствовала при их встрече с франком, хотя зачем ему это нужно?

И сейчас она, скромно потупившись, сидела в уголке, в удобном европейском кресле, в котором, кстати, до неё довольно часто сиживал, а то и засыпал соотечественник Огюста, Филипп де Камилле, первое время после поездки так и дежуривший у одра больного, несмотря на заверения табиба, что сон у того — оздоровительный, а не насланный горячкой. Он оказался на редкость настойчивым, этот франк, и практически не покидал покоев, пока друг, наконец, не очнулся. Потом, удалившись, проспал почти сутки, и тогда уже верная Ильхам караулила его сон…

Отчего-то это воспоминание больно кольнуло.

Ирис украдкой провела ладонью по широкому подлокотнику. Совсем недавно его касался сам франк. И откидывался на спинку кресла, как раз туда, куда прислонилась сама Ирис, и, возможно, наблюдал отсюда, когда она перевязывала Августу руку… Хоть тот и пребывал в беспамятстве, но эфенди распорядился менять повязку утром и вечером, и каждый раз накладывать свежий слой чудо-мази.

От мысли, что Филипп де Камилле мог подолгу её рассматривать, Ирис внезапно бросило в жар. Тогда, у постели Августа, она почему-то совсем не думала ни о втором франке, ни об Али, ни об учениках табиба, первое время издали наблюдавших за её действиями — до того, как Аслан-бей вдруг не объявил, что более никто из посторонних допускаться к этому действу не будет… Ею вдруг овладело смущение, да такое сильное, что затмило прежний страх перед султаном и… Да, пожалуй, и потеснило призрак Кекем.

Отчего-то ей представилось, что мягкий бархат обивки ещё хранит тепло большого мужского тела. Хотя, конечно, этого никак не могло быть. Франк окончательно отбыл в посольство три дня назад, и теперь лишь наносил кратковременные визиты, справляясь о здоровье друга и сообщая последние новости. А уж в сторону рыжекосой супруги табиба даже не смотрел, хоть она и, случалось, крутилась неподалёку.

— Право, мудрейший друг мой…

В голосе султана слышалось откровенное восхищение.

— Удивительно! Поразительно! А ведь и впрямь — рука отрастает! И зачатки пальцев обозначены так отчётливо… Аслан, ты превзошёл сам себя! Никто ещё не слышал о подобном!

Лекарь смиренно наклонил голову.