— А ты как думаешь? Конечно. И теперь не видать мне Али в своём доме, как своих ушей без серебряного зеркала. Хоть я и успела тебя кое-чему научить, а до моих высот тебе далеко, честно скажу, так что спор я продула. Но за тебя рада. Рано тебе ещё за нормального мужа замуж, подрасти надо бы, а под крылышком у табиба окрепнешь, расцветёшь… Однажды станешь свободной. Э, не смотри так испуганно, лет-то ему сколько? Да он и сам умный человек, всё понимает…
Возмущению Ирис не было предела.
— Как вы можете, ханум? Да ещё в такой день?
Айлин вздохнула.
— Никто не вечен, детка. Конечно, может статься, что и юношу схоронят иной раз вперёд старика, но это редко бывает. Я это к чему: хоть и не стоит сегодня говорить о печальном, а только не забывай: кому-то больше осталось, кому-то меньше. Твоему мужу, например — наверняка меньше, чем он уже прожил. Пусть здравствует ещё многие годы, и да хранит его Аллах!! Но помни, что рано или поздно именно тебе придётся его провожать в последнюю дорогу, а потому — будь терпелива. У меня вот тоже мой Нурислан немолод был… Сейчас многое повернула бы назад, да нельзя. Оставайся табибу хорошей женой, девочка, ты — сможешь, а он — заслужил и любовь и ласку… А вот Али всё же возьми, — добавила грустно. — В доме у Аслан-бея его хоть за человека считать будут. Да и охранник из него хорош, тебе ведь нехорошо будет одной из дома выходить. У нашего мудреца, поди, слуги старее его, какой от них прок, если пристанет на улице всякая шваль?
— Э-э… — только и выдавила Ирис.
И с уважением покосилась на мускулы чернокожего, разминающего ей икры.
Охранник?
Приставать всякая шваль?
Это немного спустило с небес на землю.
Мир, в который она рвалась, безусловно, прекрасен. Но и в нём нужно жить по особым правилам. И не забывать, что вокруг не только добрые табибы и грозные, готовые придти на помощь подруги…
— Я постараюсь, — сказала неуверенно. Трудно было свыкнуться с мыслью, что теперь она может кем-то распоряжаться, однако надо постигать науку управления людьми и домом, а она пока ничегошеньки не знает! Ирис поёжилась. Ну, ничего. Не сложнее, чем танцевать в свинцовых браслетах луноликой.
…Она немного волновалась из-за волос: ведь ей предстоит показаться перед всем миром — и вдруг стриженной! Хоть кудри и отрасли немного, хоть весь гарем и знает её историю, а всё же стыдно-то как… Но страхи оказались напрасны. Ей покрыли голову длинной пурпурной вуалью — в тон прекрасному платью, расшитому золотом и жемчугами, с широчайшими рукавами до самого пола. Вуаль опустили на лицо и прихватили сверху алмазным венцом, подарком Аслан-бея: меж двух бриллиантовых листьев возлежал, сияя, изумрудный шестилепестковый цветок, величиной с ладонь невесты, не меньше. Диадема была великолепна, как и сопутствующие ей ожерелье, тяжёлые серьги и, конечно, кольцо, традиционный свадебный подарок, над которым загрустила даже нубийка, припомнив, по-видимому, своё собственное.
— Прелестно, — одобрительно приговаривала Айлин, добровольно взявшая на себя обязанности старшей из подруг невесты. — Всё-таки, у девушки случается одна-единственная в жизни свадьба… Даже если и первая — такой уже не повторится. Прелестно. Ты, конечно, много пропустила, живя тут, но уважаемый Аслан-бей, похоже, задался целью устроить для тебя настоящий праздник. Одни его подарки незабываемы. Нет, вы посмотрите только на этого прохиндея!
Хмурый Кизилка, пятясь, тряс головой и одновременно тёрся шеей о ножку стола, пытаясь таким способом вынырнуть из драгоценного ошейника, который покусился на его свободу.
И снял-таки. И больше надеть не дался. Так и пришлось подругам по очереди держать его на руках всю церемонию обручения.
Так и сложилось, что Ирис не пришлось пережить ни сладостных ужасов сватовства, когда сердце девушки замирает в ожидании родительского решения, ни красивейшей «ночи хны» — этого своеобразного девичника, прощания с жизнью под родительским кровом, ни сидения перед гостями и любования целой горой подарков, растущей с подходом к жениху каждого нового гостя. (Только к жениху, потому что невеста по традиции скромно таилась в уголке, окружённая подругами, и на неё можно было лишь кидать украдкой взоры, да и то — искоса, чтобы не сглазить.) Не устраивалось трёхдневного празднества сперва в доме невесты, потом в доме жениха, с гуляниями, представлениями акробатов и певцов… Зато было угощение для всего гарема, где девушкам подавались исключительно сладости, в ознаменование будущей сладкой жизни новобрачных.
И уж точно, что на простую свадьбу не заявился бы сам Сиятельный, а тут — снизошёл во всём блеске славы и великолепия, в ослепительно белом кафтане, белой папахе, украшенной единственным пылающим, словно налитый кровью глаз, рубином,