Маленькая рыжая танцовщица сидела, ни жива, ни мертва, и не верила, что всё это происходит с ней самой. Вроде совсем недавно всё это уже было: сборы, проводы — пусть не такие пышные — и неизвестность впереди… Так — и не так. Сегодняшний Фонтан Палача весело, совсем не соответствуя своему имени, журчал прохладными струями, не собираясь более принимать к исполнению желаний юной одалиски. Она со страхом покосилась на страшные постаменты — но нет, те ещё пустовали. Видимо, пора казней ещё не настала.
За Воротами Счастья её, как когда-то, поджидала карета. Но не громадная гаремная, с пятью ступенями приставной лестницы, а лёгкая и куда меньшего размера, по сравнению с султанской просто игрушечная. Ещё бы, та была предназначена для вывоза в свет целой дюжины одалисок с сопровождающими, а эта — для двоих, и была не с закрытыми сетчатыми, а с настоящими стеклянными окошками.
Не по-стариковски сильная рука поддержала её, помогая взойти по ступеньке в карету. Аслан-бей дождался, пока Ирис угнездится, расправит платье, ахнет над пристроенной в углу сиденья позолоченной клеткой с недовольным Кизилкой, и уселся сам. Блаженно вздохнув, прикрыл глаза.
Карета тронулась.
— Ну, здравствуй, наконец, джаным, — с улыбкой произнёс табиб. — Я рад, что ты всё поняла правильно, дочка. Ты умница. За теми, кого ты пожелаешь забрать в наш дом, я пошлю завтра, не беспокойся. А теперь — позволь мне немного отдохнуть, чтобы набраться сил и изображать перед целой оравой встревоженных слуг счастливого глупого старого мужа, возомнившего себя способным справиться с молоденькой женой. Всё будет хорошо… Тише, тише, девочка, я уже староват для таких объятий…
Это Ирис, задохнувшись и плача от счастья, только сейчас окончательно поверив в собственную свободу, обняла старого табиба изо всех сил, как когда-то — нянюшку Мэг… Она так и сидела всю дорогу, не размыкая рук, только ослабила хватку — слегка, словно боясь, что её табиб вдруг исчезнет. Лишь один раз, испуганно вздрогнув, прижалась к своему эфенди крепче — когда, проезжая Пушечные ворота, увидела в специальной нише, куда мог заглянуть каждый желающий, головы государственных преступников — Капа-агасы Махмуд-бека и не утратившей красоты даже сейчас рыжеволосой Гюнез. Наверное, их обработали каким-то бальзамирующим составом, ибо лица прекрасно сохранились и не утратили живости…
— Всё закончилось, джаным.
Аслан-бей ласково погладил её по плечу.
— Это часть твоего прошлого, ушедшая навсегда. Отпусти, простись и прости. Ты сможешь. Особенно, помня, что они своё получили.
— Плохая примета, — сердясь на себя за страх, шепнула Ирис. Лекарь тихо рассмеялся.
— Как знать! А вот в северных странах встреча свадьбы с похоронной процессией считается к удачному и долгому браку. Видишь, как всё относительно, и как порой судьба человека складывается совсем не так, как он задумывал, а под воздействием нежданных обстоятельств… — Он осторожно, по отечески, обнял девушку за плечи. От его бородки исходил слабый аромат амбры и кипариса. — Ведь ещё недавно эти двое, останки которых ты видела, в мыслях возносили себя на небеса, грезя о могуществе и власти; и что же? Каков их печальный конец? А какая-нибудь простая добродетельная женщина, например, попав в больницу для обречённых, и оставшись одна-одинёшенька, без помощи и поддержки, уже ставит на себе крест и взывает к Аллаху и Христу, умоляя, как о величайшей милости, о скорой кончине…
Ирис словно пронзило молнией. Отстранившись, она с немым вопросом заглянула в глаза пожилого супруга. Не сдержавшись, отбросила от лица мешающую фату. Тот, словно не замечая её волнения, продолжал:
— Но ни один из Всевышних не откликается на её просьбу, словно не слышит. Отчего-то они решают, что дни этой бедняги ещё не сочтены, и последние строки не дописаны в Книге Судеб. И вот посылают одного старого лекаря, который совсем недавно проверял, правильно ли тратятся в этой лечебнице средства из казны… Проверяют с небольшой последующей проверкой, так, на всякий случай… А он, просматривая списки поступивших больных, видит вдруг знакомое имя…
— Мэг! — выдохнула Ирис. Из глаз её брызнули слёзы. — Да? Это она? Вы спасли её, эфенди?