Когда возвращается радуга. Книга 1

— Конечно, дитя моё. Мог ли я пройти мимо? Всего лишь надо было снять приступ, успокоить её и дать отлежаться. Она очень разволновалась, когда узнала, о твоей участи «подарка», ведь об этом жужжал весь гарем, а сердце у неё к тому времени уже пошаливало. Вот и угодила в больницу… Потом, когда ей стало легче, я послал за ней свою домоправительницу, и теперь её новая помощница дожидается тебя в твоём новом доме, хоть немного боится, как бы никто не узнал, что она, бывшая рабыня, на свободе. Но ничего страшного, и уж тем более преступного, в её присутствии я не вижу: в нашем с тобой брачном договоре есть несколько пустых строк — для списка слуг, которых ты захочешь взять с собой из Сераля. Туда-то мы и впишем Северянку Мэг… — Лекарь тихо засмеялся, вновь шутливо пытаясь высвободиться из девичьих объятий. Что поделать, если Ирис могла только так, порывисто, по-детски выразить свою благодарность! — Тише, джаным, тише! Пощади мои старые кости. Тебе ещё понадобятся силы, чтобы оттащить с дороги свадебного барашка, которого, как я слышал, мои слуги непременно положат на нашем пути, чтобы проверить, насколько крепка моя единственная жена, и соблюсти старые обычаи… И оставь хоть немного объятий для той, что заменила тебе когда-то мать, а сейчас встречает у порога.

Глава 10

С начала недели и до дня священной пятницы Константинополь содрогался от воплей казнимых заговорщиков.

Город притих в сладком и порочном ожидании новых зрелищ, ибо, как известно, ничто так не заставляет ценить собственную жизнь, как вид мучительного и насильственного завершения чужой. А как при этом греет душу ощущение собственной безопасности! Ты-то ведь не замышлял против Повелителя, не строил козни и не участвовал в заговорах; ты чист, как кусок горного хрусталя, и потому — лично тебе бояться нечего.

И ничто так не укрепляет в преданности и верности трону, как вид насаженных на пики голов врагов его, и полотнищ снятых целиком кож, и корчащихся в муках, ещё живых ошкуренных тел, которых вскоре умертвят из жалости… Да, из жалости. Поскольку, не желая в дальнейшем выслушивать от «просвещённой» Европы обвинения в излишней жестокости, его светлейшество султан при вынесении приговоров предателям ознакомился с разнообразными способами умерщвлений, предложенными его визирями, и отверг некоторые, наиболее изощрённые: такие, как медленное опускание в кипящее масло, ритуал «Тысячи порезов», «долгое» колосажание, разрывание лошадьми… К слову сказать, Солнцеликого приятно удивило множество рекомендаций, поступивших от советников, особенно от тех, кто до сегодняшнего дня слыл чересчур мягкотелым. Должно быть, освободившиеся после ареста заговорщиков высшие посты в Диване оказались столь привлекательны, что пробудили в бывших святошах настоящую кровожадность, а может, и истинную сущность, до того момента тщательно скрываемую.

Европа, щедро снабжающая подвалы своих Инквизиций прогрессивными орудиями пыток, и впрямь неодобрительно покачала коронованным головами, епископскими тиарами и военными шлемами. Смотрите-ка, да он, оказывается, гуманист? Стареет Хромец, стареет. Не иначе, как размяк с годами, кровь уже не бурлит. А бывало, после бунтов сам казнил по десятку осуждённых, на остальных же расставлял визирей и пашей с ятаганами, чтобы тоже кровушкой забрызгались…

Но вскоре мягкосердечие султана и его милосердие к семьям заговорщиков, не растерзанным толпой и не сожжённым вместе с жилищами, а всего лишь сосланным в дальние африканские провинции, объяснилось. По случаю некоего грядущего радостного события в султанской семье, сразу же после карательных мер город накрыло грандиозным недельным празднеством, и вскоре уже мало кто помнил о крови, пролитой перед Фонтаном Палача. Что касается имён казнённых… Нет, их не проклинали в мечетях, как можно было поначалу предположить. Проклинать — значит лишний раз поминать всуе, возбуждая людскую память и сея семена сомнений в почву новых интриг. Забвение куда действеннее и надёжней. Их просто вычеркнули из памяти. Навсегда.

Жизнь продолжалась.

…Хвала Всевышнему, подробности расправы над заговорщиками не дошли до ушей Ирис. Аслан-бей, пояснив, что не может держать её в неведении от того, что творится за стенами, кратко сообщил о готовящихся публичных казнях, и настоятельно просил не выходить в эти дни из дому. Страшные показательные зрелища порой излишне возбуждают толпу и часто сопровождаются волнениями на улицах, добавил он, поэтому женщинам в такое время безопаснее оставаться в четырёх стенах.