При встрече он вскидывал руку вверх и медленно, остро всаживал ладонь в руку знакомого, — здоровался. Следовали обоюдные шутки, Дмитрий разыгрывал из себя солидного начальника, менял голос.
Христофор Карпович, посмеявшись, садился на свой конек.
«У меня появился чудесный сыр, приходите. Нет-нет, уверяю вас! — такого сыра вы не ели. И ни у кого не увидите А балычок! А коньяк! Вы думаете, это тот коньяк, который вам дают? Это
«Христофор Карпович, а мне все одно какой».
«Очень плохо. Ужасно! Для чего живете? Готовитесь в царство небесное? В напитках, в пище надо разбираться так же тонко, как в светских анекдотах. Я любил к люблю благородную еду, великолепные костюмы, хорошую музыку, умную беседу за столом — во всем надо знать толк. Вон на углу кружком стоят мужики. О чем они говорят? Какой завтра будет счет! Это болельщики, древние римляне, не те, конечно, которых вы читаете. Это толпа. Толпа ест и пьет все подряд. Вы видели сейчас: прошел артист. Это артист? Умоляю вас, дорогой, скажите — э-это артист? Антрепренер, с которым я работал в молодости, говорил так: «Ты актер, у тебя нет денег, но ты не иди в столовую. Иди в ресторан, причем самый богатый. Не на что? Закажи супчик и кофе, не напьешься, встань и уйди. Ты же акте-ер!» А этот, вы заметили, несет с базара на горбу картошку. У него и душа из мешковины. Дайте миллион, я не пойду его смотреть».
«Конечно, Христофор Карпович, вы таких людей знали! Вам угодить трудно».
«Я знал самых интересных людей, я действительно повидал на свете. Но когда меня спрашивали, кто, по моему мнению, самый-самый, я отвечал: повар ресторана в Кисловодске! Подождите! — выставлял он руку. — Почему? Я вам скажу. Это не поза. Он не то что понимал вас, этого мало! — он… не найду слова… он вибрировал с вашей душой. Одно удовольствие было говорить с ним. Что он знал? Вы спросите, дорогой, чего он не знал! А он всего-навсего повар. У вас, молодежи, ни о чем понятия нет. Слышу как-то: «Да это же бардак, а не мастерская!» — «А ты, — говорю, — был в настоящих бардаках? Ты, — повторяю, — был там хоть раз? Ты знаешь, каким может быть бардак? Ого! Это порядочное заведение, где каждая знает свое место. В мастерской все наоборот», И так, дорогой мой, во всем: надо разбираться».
«Не застал, Христофор Карпович, не смею спорить».
«Пойдемте, я провожу вас до сквера… Там был старый базар. Стояли мажары с арбузами. Вы знаете, что такое мажара? Нет, вы серьезно не знаете? Мажара — кубанская телега. Забита была арбузами, подходи, плати копейки и грузи. Скажите, где вы найдете такую рыбу, какую мы ели? Извините меня, вы эту рыбу сами кушайте, мне даром не надо! А что может быть лучше русского кваса? Извините меня, тогда давайте не будем об этом больше говорить! — Христофор Карпович, видно, вспоминал кого-то противного. — Мне шестьдесят пять лет, кто из нас больше видел? А спросите у калмыков, похож ли калмыцкий чай на прежний? Что это такое? Сейчас я вам скажу, дорогой…»
Ненадолго, но все влияет на человека. От утренней меланхолии Дмитрия не осталось и следа. Бодрый бухгалтер, вскинувший на прощанье руку, удалившийся походкой человека, для которого жизнь прекрасна, потому что проста, уколол идеализм Дмитрия. Жизнь прекрасна, потому что проста. Так он никогда не думал и сейчас знал, что если бы и стремился с юности к благословенной пользе, у него бы ничего не вышло. «Не живем! не живем!» — кричали они с Егором в юности. И что скрывалось под этими словами? За
Сколько раз Дмитрий писал другу что-нибудь заполошное, «полоумное», чем он жил втайне от мира, но что, казалось, смогли бы принять все, — такая это насущная правда всякого духовного бытия. Заклеивал конверт, выходил на улицу к почтовому ящику, и становилось боязно, стыдно, хотелось упростить свое письмо, отказаться от острых чувств, таких прекрасных, неистребимых наедине и вдруг как бы убитых улицей, смешных и глупых.
На углу, возле городского сада, стоял в очереди у пивной бочки заспанный Ваня, — с утра у него сосало под ложечкой.
«Как он опустился, бедный, — подумал Дмитрий, не решаясь его затрагивать. — До чего довели его ханыги-дружки. Не послушал меня. Увидел и отвернулся. Стыдно.
— Здравствуй, Ванюша, — сказал Дмитрий.
— О-о, Ди-и-има, — раскрыл он свою милую детскую улыбку. — Димок…