Когнитивные войны в соцмедиа, массовой культуре и массовых коммуникациях

Усиленное развитие информационно-коммуникативного инструментария привело к появлению клипового мышления у молодежи всего мира, что имеет свои последствия, о которых никто особенно не думал. Например, Е. Ларина отмечает: «У все большего числа и доли пользователей, особенно молодежи, понятийно-логическое мышление уступает первенство образно-ассоциативному или клиповому. Клиповое мышление предполагает сосредоточенность на восприятии и переживании, а не на понимании и анализе. У клипового мышления есть свои плюсы и минусы. Исследователи из MIT и Института сложности в Санта Фе установили, что клиповый тип мышления на порядок повышает внушаемость людей, их склонность к суггестии» [12].

Александр Сегал «привязывает» клиповое мышление к обыденному сознанию, а границы обыденного сознания определяются неспособностью к рефлексии [13]. Он пишет: «Именно обыденное сознание в совокупности своих характеристик имеет также и клиповость, то есть несвязность, разделенность, отвлеченность от общей цели, а точнее, отчужденность от нее. Мы выделили поверхностный характер, упрощенность, чувственно-наглядную рассудочность и эмоциональность клипового сознания».

В принципе человек сегодня получает гораздо больше не только информации, но и технологически обеспеченного влияния, чем раньше. И поскольку часто это новые типы влияния, то к ним у человека не выработаны нужные способы защиты. Старое влияние было открытым, от него можно было реально отвернуться. Сегодняшнее влияние или скрыто вообще, или вмонтировано в развлекательный продукт. Являясь невидимым для сознания, оно даже не предполагает возможность выработки защиты.

В наше время власти эксплуатируют психологическую незащищенность населения. Лев Гудков пишет: «Любое состояние коллективного возбуждения порождается сочетанием переживаний общей угрозы, страха и чувства открывшейся причастности к более высокому порядку символического существования национальной или групповой общности, соответственно переживанию гордости, единства судьбы, коллективной веры. В этом плане присутствие пусть и слабо выраженных надежд на то, что «завтра будет лучше, чем сегодня», указывает на существование повседневного механизма, стерилизующего причины беспокойства, дезориентации, фрустрации, вызванных неопределенностью ситуации и чувством беспомощности индивида. Ослабление тревоги может производиться либо переносом их на безличные социальные силы, многократно превосходящие возможности частного действующего субъекта, либо через введение еще более ужасных угроз – войны, стихийных бедствий, нищеты, болезней и подобных иррациональных факторов, девальвирующих конкретные ситуативные причины и факторы беспокойства (по схеме: „все можно перетерпеть, лишь бы не было войны”, „лишь бы дети были здоровы” и т. п.). В любом случае, актуальная острота настоящей проблемы снимается путем освобождения индивида от ответственности („а что я могу тут сделать?”) либо рассеянием угрозы, перевода источника тревоги во вневременное пространство метафизических сил и субстанций (например, тысячелетнее „государство”, вечного противника России – Америку, Англию, Германию и т. п. или еще более „наукообразные” объяснения геополитического или расово-цивилизационного толка через культурно-исторические „архетипы”, генетические коды и проч.). Вневременности этих сущностей соответствуют фаталистические или традиционалистские, антииндивидуалистические реакции: „как-нибудь все обойдется”, „надо потерпеть”, „бог дал, бог взял” и т. п.» [14].

Все эти сложности наваливаются на наш разум, который никак не поменялся за тысячелетия. Физиологически он был создан для обработки одного объема информации, порог которого сегодня многократно перейден. Отсюда естественный переход не к осмыслению, а к определенным алгоритмам обработки информации, облегчающих их квазипонимание.

В советское время существовал вариант ухода от действительности в виде так называемой внутренней эмиграции, а часто и внешней. Д. Быков, к примеру, отмечает: «Я ведь это люблю не потому, что это хорошо. А потому что это совпадало с моим мироощущением 90-х годов, с моим ощущением эмигрантским. Ведь почему так любили Бродского и всю эмигрантскую поэзию в целом? Потому что все мы тогда чувствовали себя эмигрантами, только не мы уехали, а страна из-под нас» [15].

Эмигрантский настрой не только толкал за границу, но и был движущей силой, на которую власть переложила свое желание… остаться у власти, запустив перестройку. Никто не вышел защищать Советский Союз, легитимизовав тем самым смену властной верхушки.

Неурядицы жизни в физическом пространстве, ужасы жизни в виде постоянного повышения цен и тарифов выталкивают людей на жизнь в виртуальном пространстве. Индустрия телесериалов предоставила для этого богатый выбор направлений: фантастика, криминал, зомби и т. п. Там человек может спрятаться среди виртуальных ужасов от ужасов жизни.