Когти тигра

Григорий так засмотрелся на мину, что забыл о напутствии Болгова и чересчур сильно прижал голову к клапану внутри шлема. Стало трудно дышать. На плечи навалилась тяжесть всего Черного моря…

Сбрасывая наваждение, он тряхнул головой.

Ну, пора разглядеть мину во всех подробностях!

Между тем на водолазном боте не спускают глаз с больших, как лепёхи, пузырей воздуха, медленно вскипающих на воде. Вначале они удалялись от бота по направлению к буйку. Потом стали подниматься уже у самого буйка — минуту, две, три. Что-то вроде бы слишком долго!

Викулов сказал:

— Увидел мину. Остановился. Волнуется.

Пузыри очень медленно начали описывать дуги возле буйка.

— Ага! — с удовлетворением прокомментировал Болгов. — Совладал с собой. Теперь примеривается, как бы ее половчее взять…

Желая рассмотреть мину получше, Григорий сначала зашел к ней с одной стороны, потом с другой. Описать полный круг мешает конец, косо протянувшийся от якоря к буйку. Кроме того, неподалеку распластался купол парашюта, пятнистый, как шкурка, сброшенная змеей. Не споткнуться бы!

Мина — вся в пятнах, и купол тоже в пятнах. Камуфляж. Разрисована мина так для того, чтобы сливаться с дном, чтобы труднее было ее различить сверху.

Не сводя с мины глаз, Григорий неторопливо охаживает ее, то и дело останавливаясь.

Так! Постепенно картина проясняется.

Эта мина имеет три горловины. Вот они, небольшие круглые крышечки, вплотную прилегающие к корпусу. Под ними должны быть отверстия.

Самые важные приборы — до них черед дойдет на берегу — находятся глубоко внутри, у хвостовой части мины. Здесь, под этими крышечками, несомненно, спрятаны ловушки.

Григорий заставил себя протянуть руку к ближайшей горловине. Едва касаясь, провел по ней пальцами. Труднее всего далось ему это первое прикосновение.

Перчаток водолазы не носят. Твердая манжета, обхватывающая запястье, не пропускает воду в скафандр. Да Григорий и не смог бы работать в перчатках. Легкие, скользящие касания… Тронул — и остановился. Чуть надавил — и замер.

Вспомнилась лампочка, надоедливо мигавшая в кубрике флагманских специалистов. Тут, под водой, освещение тоже меняется. Оно то темнее, то ярче. Это означает, что туман редеет наверху, потом сгущается, снова редеет.

Впрочем, пальцам своим Григорий доверяет больше, чем зрению. Сейчас внимание сконцентрировано в кончиках пальцев, в этих выпуклых мягких подушечках, которые у опытных минеров почти так же чувствительны, как у слепых.

На ощупь он определял назначение отдельных выпуклостей и впадин. Ага! Это гайки, это болты, а вот чуть заметные углубления для выступов специального ключа…

Итак, налицо три горловины, под которыми спрятаны ловушки!

Каково их назначение?

По признакам, понятным минеру, Григорий заключил, что прибор, срабатывающий при толчках, находится в самой маленькой из горловин. А в двух других, по-видимому, спрятано то самое каверзное приспособление, которое не пускает мину на берег.

Долго в задумчивости стоял он у мины. Обманутые его неподвижностью стайки мелкой рыбешки принялись сновать взад и вперед мимо иллюминатора шлема. Он лишь досадливо морщился и дергал головой, как от мелькающих перед глазами мух.

С какого прибора-ловушки начать? Конечно, с того, который чувствителен к толчкам. Если удастся его снять, проще и легче будет работать со вторым прибором.

Погруженный в свои мысли, Григорий не заметил, что вокруг делается все светлее. Это был грозный признак.

Внезапно — удар по темени! Круги заходили перед глазами.

Инстинктивно он схватился за шлем — цел ли? И тотчас успокоительная, трезвая мысль нагнала первую, паническую: «Думаю — значит, цел!»

С облегчением он увидел мину на том же месте у своих ног. Но она и должна была быть на том же месте. Взорвалась бы, и его, Григория, уже не было бы здесь!

Туман разошелся

Снова кто-то невидимый с силой ударил сзади, пригнул к земле!

Вероятно, на несколько секунд Григорий потерял сознание.

Очнувшись, он понял, что его торопят с возвращением. Сигнальный конец трепетал, то провисая, то натягиваясь до отказа.

Григорий побрел, плохо ориентируясь в происходящем, повинуясь настойчивому подергиванию линя. Тот стал как бы продолжением его нервной системы.

Почему-то очень болели уши. Горячие струйки пота стекали но лицу, заползали за воротник.

Воду по временам как бы сотрясала судорога. Это было мучительно.

Далеко ли еще до водолазного бота?

Полузабытый хрипловатый и прерывистый девчоночий голос произнес негромко над его ухом:

«Ты только не очень себя жалей! Это вредно — себя жалеть. Вон как ты дышишь хорошо. Я бы, кажется, полетела, если бы могла так дышать…»

И правда, жив же он, дышит!

Ага! Трап! Первая ступенька, вторая, третья… Сверху протянулись заботливые руки, подхватили Григория, втащили на палубу.

Воздух раскачивается от орудийных залпов. Снаряды рвутся над водой и в поде. Весь рейд ходит ходуном.

А мимо бота быстро проносятся рваные клочья тумана.

Ветер! Пока Григорий был на дне, наверху поднялся ветер. Туман — ненадежное прикрытие. Он начал стремительно разваливаться. И немцы со своей береговой батареи стали обстреливать бот.