Кокон

День был холодный и пасмурный. Трава еще не позеленела, аромат цветов не заполнил воздух, и казалось, что зима до сих пор не закончилась. Только от канареечного вязаного пальто Пэйсюань густой волной разливался сладкий и пленительный запах жасмина. Сначала я ее не узнал, ведь Пэйсюань никогда не одевалась так ярко. К тому же она подросла, да и фигура у нее теперь была совсем как у девушки. Но потом я узнал величавую поступь нашей знаменной, она держалась по-прежнему прямо, как молодое деревце по весне. Она тоже меня увидела, но не отскочила в сторону и ни на секунду не замешкалась. Пэйсюань шла прямо на меня, смело глядя мне в лицо.

Издалека ее лица было не разглядеть, и я снова поспешил поверить, что все обошлось. Но с каждым шагом черты Пэйсюань стремительно искажались. Я неотрывно смотрел на шрам, мое творение. Он выглядел огромным с любого ракурса, маленький подбородочек Пэйсюань едва его вмещал. И он так выпирал, что вся нижняя половина лица казалась проваленной, словно в ней осталась воронка от упавшего метеорита. Признаюсь, при виде этого шрама я в самом деле подумал, что он искупает любую, даже самую страшную вину. Но угрызения совести прекратились, когда я понял, что даже теперь Пэйсюань не вызывает у меня жалости. Ее лицо выглядело умиротворенным, изуродованный шрамом подбородок был слегка вздернут, взгляд все такой же гордый – смотреть на нее было одновременно грустно и противно.

Проходя мимо, она едва заметно улыбнулась. А потом шрам зашевелился. С секундной задержкой из ее губ вылетел голос, как будто перед тем, как заговорить, Пэйсюань нужно было приложить небольшое усилие, чтобы сдвинуть шрам с места.

“Видишь, ничто не может меня сломить”. Я думал, что такими словами Пэйсюань подведет черту под всем, что случилось. Но вместо этого она тихо, но невероятно твердо проговорила:

– Мой дедушка никого не убивал. Пожалуйста, впредь не распространяй этот вздор.

53’18”

“ДОБРОЕ СЕРДЦЕ И ДОБРЫЕ РУКИ – ЗНАКОМСТВО С АКАДЕМИКОМ ЛИ ЦЗИШЭНОМ”

В кадре появляется средних лет мужчина. Лысый. В маленьких круглых очках.

Титр в левой части экрана:

ГУ ЧЖЭНЬХАЙ

Титр:

Я ШЕСТЬ ЛЕТ АССИСТИРОВАЛ АКАДЕМИКУ ЛИ, БЫЛ РЯДОМ НА КАЖДОЙ ОПЕРАЦИИ. ОДНАЖДЫ ЗИМОЙ – ПОМНЮ, В ТОТ ДЕНЬ БЫЛ СИЛЬНЫЙ СНЕГОПАД – АКАДЕМИК ПРИШЕЛ НА РАБОТУ ЕЩЕ ДО СЕМИ И СТАЛ В ОДИНОЧЕСТВЕ ГОТОВИТЬСЯ К ОПЕРАЦИИ. ЗАМЕТИВ КРАСНЫЕ ПРОЖИЛКИ В ЕГО ГЛАЗАХ, Я СПРОСИЛ: “ВЫ, ДОЛЖНО БЫТЬ, НЕ ВЫСПАЛИСЬ?” АКАДЕМИК ОТВЕТИЛ: “НЕ ОБРАЩАЙТЕ ВНИМАНИЯ” – И ПРЕДУПРЕДИЛ, ЧТО НАМ ПРЕДСТОИТ ОЧЕНЬ СЛОЖНАЯ ОПЕРАЦИЯ, ВОЗМОЖНО, ПРИДЕТСЯ ВЫБИТЬСЯ ИЗ ГРАФИКА. ОН ПОПРОСИЛ МЕНЯ ИЗВЕСТИТЬ ОБ ЭТОМ АНЕСТЕЗИОЛОГА, КОТОРЫЙ БУДЕТ РАБОТАТЬ НА СЛЕДУЮЩЕЙ ОПЕРАЦИИ, И РОДСТВЕННИКОВ ПАЦИЕНТА. РОВНО В ВОСЕМЬ МЫ ПРИСТУПИЛИ К РАБОТЕ. АКАДЕМИК ДЕЙСТВОВАЛ ОЧЕНЬ БЫСТРО И ТОЧНО, ВСЕ ЭТАПЫ ОПЕРАЦИИ ПРОШЛИ БЕЗ ЕДИНОЙ ЗАМИНКИ, В ИТОГЕ МЫ ЗАКОНЧИЛИ ДАЖЕ НА НЕСКОЛЬКО МИНУТ РАНЬШЕ ГРАФИКА. Я СКАЗАЛ: “ПОЗДРАВЛЯЮ! НОВЫЙ РЕКОРД!” АКАДЕМИК СНЯЛ ПЕРЧАТКИ И ВЫШЕЛ ИЗ ОПЕРАЦИОННОЙ.

В ПЕРЕРЫВЕ Я ЗАШЕЛ К НЕМУ, ЧТОБЫ ОБСУДИТЬ ГРАФИК ОПЕРАЦИЙ НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, АКАДЕМИК ЛИ СТОЯЛ У ОКНА В СВОЕМ КАБИНЕТЕ И РАССЕЯННО СМОТРЕЛ НА СНЕГОПАД. ОН СКАЗАЛ, ЧТО ПОСЛЕЗАВТРА ДОЛЖЕН СЪЕЗДИТЬ В ПЕКИН, И ПОПРОСИЛ МЕНЯ ПЕРЕНЕСТИ ВСЕ СРОЧНЫЕ ОПЕРАЦИИ НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ. Я СПРОСИЛ: “УЕЗЖАЕТЕ В КОМАНДИРОВКУ?” – “НЕТ, ПО ЛИЧНОМУ ДЕЛУ”. Я УЛЫБНУЛСЯ: “НЕУЖЕЛИ И У ВАС БЫВАЮТ ЛИЧНЫЕ ДЕЛА?” ПРОБЕЖАВ ГЛАЗАМИ ЖУРНАЛ ОПЕРАЦИЙ, ЗАПЛАНИРОВАННЫХ НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, Я ПРЕДЛОЖИЛ: “МОЖЕТ БЫТЬ, ВСЕ-ТАКИ ДОЖДЕМСЯ ВАШЕГО ВОЗВРАЩЕНИЯ? ЕСЛИ ПЕРЕНЕСТИ ОПЕРАЦИИ НА ЗАВТРА, ПРИДЕТСЯ РАБОТАТЬ ДО ДЕВЯТИ, А ТО И ДЕСЯТИ ЧАСОВ ВЕЧЕРА”. ОН СКАЗАЛ: “НИЧЕГО СТРАШНОГО, ПЕРЕНОСИТЕ НА ЗАВТРА”. ТОЛЬКО ПОТОМ МЫ УЗНАЛИ, ЧТО НАКАНУНЕ ЕГО СЫН ПОГИБ В АВТОМОБИЛЬНОЙ АВАРИИ. АКАДЕМИК ЛИ ЕЗДИЛ В ПЕКИН НА ПОХОРОНЫ. ЭТО НАС ОШЕЛОМИЛО. ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВЫДАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК, У ОБЫЧНЫХ ЛЮДЕЙ СОВСЕМ ИНОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ СКЛАД…

Ли Цзяци

К вечеру второго дня после смерти папы у меня и правда поднялась температура. Я тонула в воспоминаниях, и сознание постепенно гасло, как перегоревшие нити в лампочке. Я провалилась в дрему и, истекая потом, смотрела сменявшие друг друга сны. Сны были тонкие, как вата, вывалившаяся из порванной куртки. Жар усиливался, и в конце концов я проснулась от того, что вся горю. В полубреду поднялась с раскладушки, в поблескивании оконных стекол мне примерещился лед, и я босиком кинулась к окну, прижалась к нему лицом. Не знаю, сколько я так простояла, но голова перестала гореть, мысли потекли отчетливей. На улице была ночь, в небе снова кружил снег.