Коктейль из развесистой клюквы

   – Лазарчук сказал, что мы с тобой идиотки и нам место в дурдоме. Может, зря мы лезем не в свое дело? Я имею в виду убийство Борьки. Очень оно мне не нравится!

   – А как оно должно было не понравиться самому Борьке! – цинично хмыкнула я.

   Ирка даже не улыбнулась, и я сменила тон, примирительно сказав:

   – Да ладно тебе! Хочешь, оставим все как есть и не будем отбирать хлеб у Лазарчука? Сереге, когда он начнет на нас орать, пообещаем держаться от детективной истории в стороне. Развратницу Лелю искать не станем. А порнографические снимки выбросим на помойку или без разговоров отдадим первому же, кто попросит!

   – Мне! – тут же сказала Ирка, разом повеселев.

   – Держи! – Я вытащила конверт с фотографиями из своей сумки и отдала подруге.

   – Спасибо, – сказала Ирка. – Лен, а можно, я теперь домой поеду? Ну, раз уж мы решили завязать с расследованием… А Лазарчуку ты за нас обеих пообещаешь самое что ни на есть примерное поведение.

   Мы уже подъехали к моему дому, и я посмотрела на свои окна – в них горел свет. Интересно, рассерженный Лазарчук уже приехал или в квартире только свои? Скорее всего, Мася с няней, а Колян, вероятно, еще не пришел с работы.

   – Ладно, драпай! – великодушно разрешила я Ирке. – Серегу я беру на себя. Двигай домой, передавай привет Моржику и выбрось из головы всякую детективную чушь.

   – Детективную и дефективную! – хихикнула подруга, намекая на наш визит в заведение доктора Топорковича.

   Я вылезла из машины, захлопнула за собой дверцу и вошла в подъезд. Там было темно, как в склепе, и примерно так же пахло. Я пошарила по стене, нашла выключатель, нажала, но светлее от этого не стало. Очевидно, перегорела лампочка. Неужто трудно ввинтить новую? Электрификацию своих лестничных прощадок жильцы нашего дома осуществляют по очереди, и теперь, кажется, пришел черед Крутиковых раскошеливаться на лампочку Ильича, а их семейство известно в нашем доме редкой экономностью. Причем, это их фамильная черта, она присуща всем Крутиковым без исключения! Дедуля, выгуливая собачку, походя собирает в сумочку пустые бутылки и упавшие с балконов прищепки, бабушка конкурирует с местными пацанами в борьбе за яблоки-паданцы, а десятилетняя внучка Даша в свободное от школьных занятий время торчит в парке, подкарауливая свадебные кортежи: жениха и невесту традиционно осыпают денежной мелочью, а у Дашеньки уже наготове милый детский кошелечек.

   Я укоризненно посмотрела на дверь Крутиковых. В темноте ее месторасположение выдавали только звуки, доносящиеся из квартиры. Семейство Крутиковых, на две трети состоящее из глуховатых стариков, смотрело вечерний сериал. Просмотр сопровождался комментариями. Я невольно заслушалась.

   – Зорайда, где Жаде? – с тревогой и нескрываемым подозрением спрашивал экранный герой.

   – И-и, спохватился, спаниэль вислоухий! – ехидно отвечала ему бабушка Крутикова. – Жадя-то твоя, сучка бесстыжая, да-авно уже с Лукасом кувыркается!

   – Не лги мне, Зорайда! – очевидно, не услышав бабулин донос, сердился обманутый муж. – Отвечай, где Жаде?

   – Сказали же тебе: в койке с любовником она! Эх, ты, дурак! – с удовольствием отвечал дед Крутиков. – Такого второго дурака пойди поищи!

   – Пойдем искать ее вместе! – пропустив мимо ушей оскорбление, настаивал киногерой.

   – Щас, побегу, только шнурки поглажу! – издевательски отвечала ему десятилетняя Даша. – Ну ты и лох!

   – Господин мой! – волновалась в телевизоре пожилая марокканка бразильских кровей.

   – Тюха слепошарый! – издевательски вторил ей старик Крутиков.

   – Верблюд рогатый! – веселилась бабуля.

   – Жаде! – виртуозно смешав в голосе гнев и облегчение, восклицал актер.

   – Пришла, потаскуха! – опередив законного супруга, набрасывался на героиню сериала дед Крутиков.

   – Зенки накрашенные вылупила и улыбается, стерва! – сердилась бабушка.

   Семейство дружно смыкало ряды, чтобы ополчиться на Жаде.

   Заслушавшись этим спектаклем, я почти прижалась к крутиковской двери, и потому человек, вошедший в подъезд через полминуты после меня, даже не заметил моего присутствия. По тяжелой поступи и матерному ворчанию я признала подругу грузчика, моего соседа по площадке. Бубня себе под нос ругательства, баба прошла мимо меня и затопала вверх по лестнице.

   Клавдия ступала тяжело, потому что в руке у нее была сумка с провизией, а на сердце лежал камень. Процесс формирования в грудной клетке Клавы булыжника начался еще утром, когда Василий Ижицин неосмотрительно раскритиковал яичницу, приготовленную подругой на завтрак.

   – Все-таки не умеешь ты, Клавка, с яйцами обращаться, – заявил Вася, неодобрительно разглядывая чуток пригоревшую глазунью, желток из которой вытек, а белок запузырился и сделался жестким, как линолеум на вспененной основе.

   Клава с утра была не в духе, и это, в общем-то, невинное замечание оскорбило ее как женщину. Выхватив у опешившего сожителя тарелку, она свирепо рявкнула:

   – Хочешь сказать, что я тебя в постели не устраиваю?!

   Вася изумленно хлопнул глазами и, еще надеясь вернуть свою тарелку, примирительно сказал:

   – Ты чего, Клава? Озверела?