Коктейль из развесистой клюквы

   – Что такое? – пожала я плечами, запачкав бабкин салоп побелкой стены, поднялась и крадучись двинулась к двери.

   Толкнула ее, шагнула через порог в кромешную темноту и совершенно машинально подняла руку: я жила в этом флигеле почти полгода и еще помнила, в каком месте на стене расположен выключатель. Однако включить свет я не успела. Меня ослепил острый луч фонарика, руки мои попали в захват, а на физиономию кто-то невидимый ловко налепил кусок липкой ленты, таким образом лишив меня возможности выразить удивление и протест. Фонарик погас, меня завертело, и какой-то смерч с грубыми мужскими руками уволок меня в дальний угол комнаты. Потом меня ударили под коленки и одновременно нажали на плечи. Я сложилась пополам и в таком компактном виде была без особой аккуратности уложена на пол. Смерч протопал в обратном направлении, коротко пробубнил что-то низкими голосами, и в комнате снова стало тихо, только в ухо мне кто-то жарко сопел.

   – У-у? – вопросительно промычала я, чувствуя себя оскорбленной и униженной тем, что меня свалили в угол, как тюк.

   – У! – ответил соседний тюк.

   Я потерлась о него щекой и ощутила гладкую поверхность кожи и скользкий холодок шелка, слабо пахнущего антистатиком «Лилия». Это позволило мне опознать Ирку, которая была одета в кожаную куртку с шелковым шарфом. Как хорошо, что подружка сняла с себя посторонний пододеяльник! В чужой постельной принадлежности я бы ее, пожалуй, не узнала.

   Я посучила ногами, которые, в отличие от рук, были свободны. Нашла Иркину ногу и потопталась по ней, отбивая сигнал: «Топ! Топ! Топ-топ-топ! Топ-топ-топ-топ! Топ-топ!» Так трубят в свои дудки футбольные болельщики, а у нас с подружкой эта разновидность морзянки является условным стуком в дверь.

   Ирка, очевидно, поняла, потому что перестала ерзать и громко сопеть. Я немного успокоилась и только собралась внимательно оглядеться по сторонам, как дверь в дальнем конце комнаты снова открылась! Фонарик выхватил из темноты ноги в ботинках – все, что выше, скрывала от моих глаз крышка стола, под которым нас с Иркой уложили. В ожидании развития событий я затаила дыхание.

   Антон Еремеич сидел на дощатой лавочке в укромном уголке двора, ведя неравную борьбу со склерозом. Взрослый сын деда Антона Пашка, безмерно утомленный папашиными путаными воспоминаниями о коллективизации на Кубани, выдворил батю подышать свежим воздухом.

   – Погуляйте, папаня, перед сном, – раздраженно напутствовал он Антона Еремеича. – Дайте хоть телевизор спокойно посмотреть!

   Дед Антон послушно напялил ватник, взял газету, сунул за щеку внуков чупа-чупс и вышел во двор. Газету он постелил на сырую лавочку, сел, запахнул поплотнее ватник, перекатил за щекой леденец и выцветшими голубыми глазами обвел доступный его взору фрагмент двора. Летом вокруг лавочки буйно цвели и зеленели декоративные растения, сейчас же тут особенно не на что было посмотреть. В осенне-зимний период дежурным вечерним шоу во дворе были игрища окрестных васек и мурок, с великолепным пренебрежением относящихся к людской молве, которая предписывает кошачьим заниматься любовью исключительно в марте.

   – Кис-кис-кис! – тихо позвал Антон Еремеич, завидев в дальнем углу двора что-то белое.

   Ему хотелось приблизить к себе арену любовных битв, но мелькающее за кустами белое тело было гораздо крупнее среднестатистической кошки. В распаленном воображении Антона Еремеича мелькнула дикая мысль, будто сегодня в его сад забрела амурно настроенная парочка слонов, но потом он понял, что видит трепещущее полотнище вывешенного на просушку пододеяльника. Старик разочарованно вздохнул, и тут пододеяльник высоко подпрыгнул и задергался, словно терзаемый любовной лихорадкой! Сливающиеся в экстазе пододеяльники – это было уже чересчур! Антон Еремеич тихо встал со скамейки и, прячась за яблонями, подкрался поближе.

   В углу двора возились две фигуры, одна темная, другая, наоборот, совсем белая. Потом белая фигура сняла с себя балахон, который и впрямь оказался пододеяльником, и дед Антон со всей определенностью понял, что перед ним два человека. Почему-то он даже не подумал, что они забрались в сад с игривыми мыслями.

   – О! Да это, брат, жулики! – словами Карлсона из детского мультфильма охарактеризовал ситуацию Антон Еремеич.

   Подозрительные личности между тем перелезли через низкий заборчик на соседний участок. Дед Антон выпятил грудь колесом и почувствовал необходимость защитить одинокую старушку-соседку, ее имущество, а возможно, и жизнь. С этим героическим настроем Антон Еремеич потихоньку, чтобы не побеспокоить сына и невестку, прокрался в дом и снял со стены берданку. Восьмилетний внук на это действие деда отреагировал вопросительным хлопаньем длинных ресниц.

   – Тс-с-с! – заговорщицки шепнул внуку Антон Еремеич.