Впрочем, я весьма высоко оценивала способность этой женщины генерировать гениальные криминальные идеи и не ошиблась. Полюбовавшись спящим, Леля достала из кармана маленький пузырек, отвинтила крышечку и высыпала на ладонь какое-то количество его содержимого. Ополовиненный пузырек снова спрятала в карман и освободившейся левой рукой крепко ухватила Аслана за его орлиный нос. Пьяный всхрапнул и послушно открыл рот. Широко открыл, гостеприимно! В такую пасть, как в яму, можно было сыпать что угодно совковой лопатой.
Увидела я Лелину широкую улыбку, или же она мне почудилась, не знаю! Зато последующую гримасу на лице красотки я рассмотрела в подробностях: луч фонаря ударил Лелю в лицо, как палка, улыбка смялась и превратилась в оскал.
– Что за черт?! – воскликнула женщина.
Основания поминать нечистого у нее действительно были. Словно черт из табакерки, из угла под вешалкой выпрыгнул… капитан Лазарчук! Мелким бесом завертелся он вокруг неподвижной женщины, и через считаные секунды руки ее оказались в плену наручников, а содержимое пригоршни перекочевало в прозрачный полиэтиленовый кулечек.
– Миль пардон, мадам! – галантно произнес стажер Белов, словно тумбочку, отодвигая к стене скованную женщину.
Столбиком сунув под мышку включенный фонарик, Петя извлек из кармана электрическую лампочку. Точно грушу, потер ее о рукав куртки, встал на цыпочки и вкрутил в патрон. Лазарчук протянул длинную руку и щелкнул выключателем.
Я заморгала: после темноты свет шестидесятиваттной лампочки показался ослепительным.
– Мебель в сторону! – с этими словами Лазарчук бесцеремонно отодвинул к стене Аслана, который проспал много чего интересного, включая покушение на собственную жизнь. Во всяком случае, я полагала, что манипуляции Лели с аптечным флакончиком имели своей целью не что иное, как именно переправу Аслана Буряка в мир иной.
– К вопросу о мебели: может, посмотрим, кто там у нас под столом? – деликатно подсказал капитану стажер.
На этот вопрос наша тесная компания пленников отозвалась дружным топотом. Даже такса Дуся замолотила лапками по моей спине, выбираясь из кучи-малы. С Дуси Петя и начал инвентаризацию.
– Собака породы такса, одна штука! – провозгласил он, подняв псинку за загривок.
Свободной рукой стажер содрал с собачьей морды скотч, попутно познакомив страдалицу Дусю с такой косметической процедурой, как эпиляция. Такса взвыла и завертелась в Петиных руках, как жареная утка на вертеле, вырвалась, плюхнулась на пол и умчалась прочь в ночь, заливаясь обиженным лаем.
– Спешенный чапаевец и при нем сабля, один комплект! – Развеселившийся Петя вытащил из-под стола бабу Машу.
– Власть Советам! Земля крестьянам! – с вызовом заявила старушка, едва ей расклеили рот.
– Вода рыбам, спички детям! – добродушно согласился Петя, поднимая на ноги Антона Еремеича.
– Берданку отдай! – сразу сердито сказал освобожденный от скотча дед.
– Миру мир! Нет гонке вооружений! – ответил стажер, продолжая вдохновенно цитировать популярные в прошлом лозунги.
– Берданку конфискуем, – перевел прозаичный Лазарчук.
– Номер три: прекрасная дама! – Петя распутал Ирку и галантно подал ей руку.
– Откуда вы взялись, черти? – Ирка не поддалась на лесть и угрюмо зыркнула на капитана.
– А это еще кто?! – Уперев руки в колени, присевший стажер Белов с глубочайшим недоумением рассматривал меня.
Не дождавшись помощи, я поднялась сама. Отвернулась от нехорошо улыбающегося Лазарчука, увидела свое отражение в темном оконном стекле и едва не повторила следом за Петей: «А это еще кто?!»
В стекле, как в зеркале, отразилось нелепое существо непонятной половой принадлежности: бровастое, усатое, носатое, в траченом молью салопе и бабьем полушалке поверх клоунской кепки. Моего в этом нелепом создании не было ничего! Больше всего персонаж походил на беглого французского солдата времен войны одна тысяча восемьсот двенадцатого года – недобитка разгромленной наполеоновской армии, спасающегося от генерала Мороза, крестьян с рогатинами и кавалеристов Дениса Давыдова. В таком аспекте вполне уместным становилось присутствие поблизости бабки с саблей и деда-партизана.
– Не собачка, не лягушка, а неведома зверюшка! – процитировала я Пушкина. Вероятно, поэт сочинил эти строки как раз на такой случай.
– Знакомый голос! – заметил капитан Лазарчук.
Я сбросила тулуп, послойно сняла с головы платок и кепку, сорвала маску и энергично потерла лоб, стирая нарисованные брови. Из угла, в котором Петя устроил Лелю, донесся прерывистый вздох. В нем мне почудилось возмущение.
– Да, я жива! – с вызовом сказала я красотке-негодяйке.
– Что меня искренне удивляет! – заявил Лазарчук.
– Если меня что-нибудь и убьет, так только твоя забота! – огрызнулась я. – Ирка, пошли, мы тут больше не нужны!
Лазарчук оскорбительно фыркнул.
– А что, разве уже все кончилось? – В Иркином голосе отчетливо прозвучало огорчение.
– Здесь – да! – объявила я, заставив Серегу нахмуриться.