Коктейль из развесистой клюквы

   – Галь, а, Галь? – противным старушечьим голосом позвала я.

   Я не знала, знакома ли Леля с квартирной хозяйкой Аслана, поэтому на всякий случай старалась имитировать скрипучее сопрано бабы Маши. Смею думать, это у меня получалось неплохо! В свое время я частенько развлекала друзей-приятелей веселыми рассказами о нашей с бабой Машей жизни в желтом доме, разыгрывая уморительные сценки на два голоса. Впрочем, дряхлая подружка бабулькиной юности, соседка Галя, как мне помнилось, была туга на ухо. Это обстоятельство было мне на руку – можно было надеяться, что она попросту не услышит моих ложных призывов. В этой мизансцене мне не нужны были партнеры.

   – Слышь, Галь, квартирант-то мой чего учудил? – громко пожаловалась я воображаемой собеседнице. – Приперся домой свинья свиньей!

   Я сделала паузу, давая возможность «Гале» вставить ответную реплику, а водителю «Вольво» – опустить пониже стекло в окошке.

   – Нет, не грязный! Пьяный он пришел! Ужратый, как зюзя! – возмущенно поведала я «Гале», в роли которой дебютировало дырявое ведро, с неведомой целью оставленное на скамейке у крыльца. Именно к нему я обращала свой пламенный монолог. – И ведь выбрал время, подлец! У него во времянке воды по колено, трубу прорвало, вещи плавают… Надо порядок наводить, а он только во двор вошел – сразу рухнул! Не мужик, а дрова!

   Я перевела дыхание и продолжила «беседу»:

   – Что ты говоришь? Нет, я его водой отливать не стану! И по морде хлопать не буду, что ты! А ну, как и он меня в ответ хлопнет? Я пьяных жуть как боюсь! Упитый молодчик одинокой старушке не компания. Я вообще домой не пойду, попрошусь ночевать к кому-нибудь из соседей. Может, ты меня к себе возьмешь?

   – Пожалуй, это можно устроить! – неожиданно густым басом отозвалось ведро.

   Над ним стремительно воспарил ярко-красный светлячок, и одновременно с густым клубом табачного дыма до меня долетела следующая реплика:

   – Ты, старая, никак забыла, что бабка Галина уже второй год как померла? Она теперь не тут, на кладбище прописана! Ты туда к ней попросись, там самое место для полоумной старухи, которая сама не спит и другим не дает!

   – Какой сон, всего десять часов! – едва не вывалившись из роли, огрызнулась я.

   – Ма-аня! Маняша! Ходь сюды! – послышалось с другой стороны улицы.

   Я не вдруг сообразила, что «Маняша» – это я, а когда сообразила, то поспешно развернулась и сощурилась так, словно и впрямь была подслеповатой старушкой. Со стороны дома, соседствующего с жилищем бабы Маши по улице Дедушкина, несся искаженный и потому с трудом узнаваемый голос моей подруги – писк пополам с хрипом. Такие звуки могла бы издавать умирающая от чахотки гигантская мышь или певец Витас, подхвативший фолликулярную ангину. Я догадалась, что Ирка тоже «косит» под старушку. Наверное, перелезла на участок соседей через символический заборчик между домовладениями.

   – Те же и Чацкий… – пробормотала я себе под нос, отмечая появление на сцене нового лица.

   Крупная фигура в белом дергалась над забором, размахивая руками, как кукла Пьеро. Похоже, Ирка сообразила себе сценический костюм, сдернув с веревки пододеяльник!

   – Матрена, ты, что ли? – «узнала» я, делая пару нетвердых шажков от забора, за которым сердито, как Змей Горыныч, пыхал дымом какой-то потомок покойной бабы Гали.

   – Матрена, конечно! – не без сарказма подтвердила Ирка. – Кто ж еще? Ходь сюды, Маня! Моих дома никого нет, в гостях ночуют, так я тебя пущу. Будем вместе куковать. А квартирант твой один до утра перекантуется.

   – Так у него ж там потоп! – напомнила я, кособоко трюхая через дорогу.

   – Ну и что? Говорят же, что пьяному море по колено! – дребезжаще засмеялась Ирка-Матрена. – Авось не потонет!

   – Молодец! – одобрительно прошептала я, входя в чужую калитку, предупредительно распахнутую для меня подружкой. – Если после всего сказанного Леля не ринется убивать Аслана, я буду считать ее великой гуманисткой. Мы нарисовали такую соблазнительную картинку, что от убийства не удержался бы даже Махатма Ганди! Невменяемый пьяный мужик, потоп в доме, никаких свидетелей – может, и не хочется ей убивать, да жаль будет упускать такой случай!

   – Та-ак! – зловеще произнес капитан Лазарчук, увидев белые «Жигули»-«шестерку», припаркованные у дома номер сто семнадцать со стороны улицы Самолетной.

   Правыми колесами «шестерка» влезла на клумбу, но отнюдь не это обстоятельство вызвало откровенное неудовольствие капитана. Заглянув в салон, он обнаружил, что машина пуста. Если бы не необходимость соблюдать тишину, Лазарчук с удовольствием разразился бы сейчас громкими ругательствами.

   – Обогнали нас девочки! – не подумав, ляпнул стажер Петя Белов, которого коллеги успели прозвать Белым.

   Это было удобно: капитан Серега Лазарчук – Серый, его стажер – Белый. К тому же, стажер Петя и впрямь был белокур, как ангел.

   – Две идиотки! – шепотом рявкнул Лазарчук, не обладающий ни ангельской внешностью, ни ангельским характером.