Колесница Эос

Взял на руки, уложил на диван и раздел. Совы слетели из-под потолка и уселись напротив. Вертели головами, жмурились, поднимали крылья, но не взлетали. Он стал дышать на раны, будто это поможет. И дыхание помогало: раны сначала затягивались и превращались в розоватые рубцы, но после исчезали так, словно и не было их вовсе. И он дышал. И боль уходила. Она открыла глаза и обнаружила себя совершенно нагой перед ним. И не устыдилась⁴⁰. Но дала понять, что не мешало бы согреться. Он тут же побежал заваривать цветочный чай, ну и дурак, подумала она, впрочем, нравится. Совы поддакнули и убрались обратно под потолок наблюдать за происходящим. Он снова вытащил из кармана цилиндр и поставил головной убор на огонь – заваривать чай. Заварил лучший. Выведенный из равновесия, безумный, и жаждущий продолжения жизни, пошатываясь, поднес – рухнул рядом с ней с чашечкой чая. Кажется, на индейском что-то было. Надо поставить⁴¹. Смутился ее красоты. Разделся сам. Снова оделся. Разделся снова. Опять оделся. Спрятал ее в своем платье вместе с чашкой и запахнул, чтобы согрелась. Воды глубокие льются, никто переплыть их не в силах⁴², лишь двое, безумные, за руки взявшись, путь свой свершили, друг друга поправ, возвратились, – хотел он сказать, но она приложила свой пальчик к его губам, отхлебнула из дымящейся чашки и вдруг поцеловала в уголок рта. Нечаянно, сама себе удивившись. В груди засветилось ярче и она, заметив, улыбнулась. Мадемуазель – и улыбается. Улыбкой, проходящей любые дали⁴³. Он улыбнулся в ответ и внезапно расплакался. Бесшумно. Не дрогнув ни единым мускулом. Она зарылась поближе к свету. Тум-тум-тум, слушала, отхлебывала, и улыбалась.

Тум-тум-тум. Снова начал фокусничать, но теперь она уже не таилась. С лисьим любопытством наблюдала, как из несоразмерно широких рукавов своего платья он доставал необходимое, как то: двуручную пилу, молоток обыкновенный плотницкий, кувалду тупоносую, бобинный проигрыватель "Олимп", клей столярный, скрепки, колесные спицы, холщовой ткани десять на десять по кускам, канаты пеньковые, арию Лионеля, разоренные орлиные гнезда, северный мох от мисс Джейкоб в достаточных количествах для, освященную крестовую отвертку и по мелочи, чего она разобрать не смогла. Разложив все в алфавитном порядке, он начал беспорядочно хвататься за попавшееся на глаза и первым делом включил проигрыватель. Бобины послушно завертелись, исполняя страсть к леди-служанке, большой шутнице по части этого⁴⁴. Работа шла споро. Тень за ним уже не поспевала и недовольно всплескивала руками. С книжных шкафов были сняты двери, распилены и привинчены по всем правилам к новому месту не совсем подходящему. Под орлиные гнезда подложены книги в развернутом виде, чтобы выше, в сами гнезда – мох, чтобы мягче, сверху взвился парус, сшитый прочно, но швами наружу.

Она не удержалась и пустилась в пляс: между пируэтами подавала ему ненужный инструмент, который он тут же применял, не понимая зачем. Получалось ловко, но совершенно диковинно. Ободы были согнуты, спицы вставлены в ступицы; он для верности постучал молотком, вслушиваясь: акт второй развратного наказания – командоры приглашаются на ужин⁴⁵. Смеркается.

Присвистнул, отер пот со лба, взялся за кувалду и принялся за пол. Дошел до самого основания, утонув по пояс. От грохота она закрыла уши и пыталась петь, но сама себя не слышала. Губы шевелились, на белоснежной шее пульсировала вена. Набрав в мешки каменной пыли, он перетащил их, охая и рыча, под паруса: сокровища в недре пространного челна⁴⁶ – мешок к мешку, ободы немного покряхтели, но после смирились. Обошел получившуюся конструкцию, ласково похлопал ее по бокам и закурил: осталось дать название.