Колесница Эос

Немного покопавшись, достал из кармана платья малярную кисть и бутыль с драконьей кровью. Кисточка не влезала в горлышко. Разлил на столе, извозил кисть в пролитой крови. Стряхнув капли, вывел на носу корабля "In exitu Israel"⁴⁷. Посмотрел на нее и тут же покрылся краской. Она с укоризной улыбалась. Стер рукавом латинские каракули, стесняясь и не глядя. Подошла, уверенно сунула руку в оттопыренный карман его платья, ухватилась за твердое и вспыхнула от неожиданности. Он будто ойкнул и виновато отвел глаза. Надо было зашить дырку. Она, все так же улыбаясь, сунула – теперь уже с осторожностью – руку в другой карман и достала перо и чернила. Руку из дырявого кармана так и не вынула. Перо обмакнулось в черноту и пролетело над затертой латынью. Капелька осталась на его щеке. Появилась танцующая, мудрая и ветреная дева с очерченной грудью и точеными ножками. На ножках балетки. Красные, как ему показалось, но залитые чернилами. Под самым сердцем проглядывало "et"⁴⁸. Оба согласно кивнули, посмотрели друг на друга и застенчиво поцеловались, еще удивляясь давно любимому вкусу. Он услужливо открыл перед ней дверцу, приглашая занять место. Она шутливо присела в реверансе, держа пальчиками концы юбки, забралась в корабль и уселась в гнездо; вытянула шею, чтобы как следует разглядеть провожающих: совы жмурились и взмахивали крыльями.

Он трижды прокрутился, заметив отсутствие: тень, будто совсем не замечая перемен, сидела у окна и все черкала в блокнот, поглядывая на заходящее солнце. Он хотел было кликнуть ее, но не стал тревожить: пусть пишет себе, потом прочту и вместе воздадим богам, героям, верным женам, морским пучинам, гребцам плечемогучим и крепким парусам, что приближают час покоя и так же отдаляют. Надеремся как следует. Он потянул за шнурок и машина, крякнув, издала протяжный гул: все на борт, сукины дети, мы отчаливаем!

Но не успел ухватиться за штурвал, как вспомнил, что совсем забыл о дороге. Выскочил, перепрыгнув через высокий борт, прошлепал по воде к столу, пару раз поскользнувшись и исчезнув в темной глади. Все-таки вынырнул, вскарабкался и – разворотил в спешке все ящики письменного стола. Тень будто не замечала и глазела в затухающее окно. Нашел, что хотел: высыпал из мешочка на руку и раздул семена по всем пределам. Семена, покружившись в воздухе, упали в прохладные воды: и будет шумен лес, и темен, и полон будет всякой тварью век за веком, укрытием пусть станет странникам уставшим от всех ненастий, и кров им даст, и пищу, и покой. Да будет так. Он демонстративно умыл руки, трижды сплюнул через плечо, и снова вскочил на корабль.

Оглядел механизмы, украдкой посмотрел на нее. Она смотрела открыто. Будто ворожила. Так и есть. Сделал вид, что протирает рукавом лобовое стекло, но после согласился, что его нет и ехать некуда. Не растерялся: достал из того же рукава аккуратно сложенный носовой платок, развернул как следует – получилась целая простыня с инициалами в уголке. Перевернул на другую сторону – получились ее инициалы; растянул белоснежное полотно по размеру экрана и приладил скрепками. Она уже, по пояс утонув в его кармане, бормоча, чертыхаясь и болтая ножками, доставала проектор. Вот! И на что же мы пялимся? Включай! Сначала нежно укушу. И укусил.

Волны вспенились: экран залился синевой, и они, словно скатившись по заднице, ухнули в бурный океан, очищающий и направляющий к берегу. Единственный путь к свету – и тот через клоаку⁴⁹. Воздвигнем же ватерклозету жертвенник⁵⁰ и… она фыркнула и он послушался.

Лучезарная Эос, она глядела на Приамовы стада и звонкоплещущая пена о борт дробилась⁵¹: милый мой, mon cher, юбку ее поднимал ветер, оголяя белоснежные нежные бедра. Он, сглатывая слюну, безуспешно пытался сосредоточиться. Челн крутобокий несло по волнам, бобины вертелись, циклопы оборачивались на звук клавесина, стада разбредались, хитрецы делали свое царское дело, а эти двое держались за руки: рондо в ваши печенки, сынки божьи, господа людоеды!⁵² Поворачивай на местную, срежем по старым булыжникам!

Он повернул, глядя на экран, предусмотрительно включив поворотник, хотя никого, кроме них, не было. Если развернуться по А100 и после крутануть налево, через тридевять земель, мимо острова Эи⁵³, утесов бродящих⁵⁴, там храм Покрова Пресвятой Божьей⁵⁵, евхаристия и таинство ужина в порядке живой очереди: кормятся нуждающиеся в золоте, целуют взасос и провожают в темные бездны, крестя щепотками во имя: "в доме своем я тебя поневоле держать не желаю"⁵⁶. "Τὴν ἀδιαφθόρως Θεὸν Λόγον τεκοῦσαν"⁵⁷, – хотел было пропеть он, но не стал, решив, что не к месту.