Колесница Солнца. Восемь тетрадей индийской классической лирики в переводах С Северцева

Эй, виночерпий, дай вина скорей:[48]
   опять моя любимая вернулась —
Та, что прервет любой святой обет,
   опять неотразимая вернулась.

Прочь покаянья! Розовым вином

   хочу упиться в цветнике весеннем:
Возлюбленная роза в мой цветник
   опять неугасимая вернулась.

Моим покоем, счастьем — всем была,

   лишь с нею счастье возвратилось в душу,
Лишь с нею сердце возвратилось в грудь,
   и радость несравнимая вернулась.

Так встрепенитесь же! Пора пришла

   нам, мотылькам, играть с огнем палящим!
Кыбла влюбленных, свет святых бесед,
   луна недостижимая вернулась.

Но локонов-арканов берегись

   и взглядов-стрел, пронзающих мгновенно,
Светлей луны, стройней, чем кипарис, —
   такой неумолимая вернулась.

Пускай сейчас меня услышит тот,

   кто повторял: «Он раб ее несчастный!»
Нет, счастлив я! Счастливая любовь
   опять непобедимая вернулась.

Казалась пташкой райской, что навек

    сумела упорхнуть из рук Хасана,
Теперь он снова радостнее всех:
    любовь невозвратимая вернулась!

2

Красой ты своей заставляешь
    луну побледнеть, ревновать,
Богатство и власть превращаешь
    в убогую, жалкую кладь.

Когда ты лицо открываешь,

    луне наступает конец:
Когда поднимается солнце,
    светилам другим не сиять.

Ты — все в этом мире: все ночи,

   все дни — отраженья твои,
Ты вечна, а мрак и сиянье
   приходят опять и опять.

Напрасно красу твою видят

   свидетели — очи мои,
Ты высший судья — для чего же
   свидетелей зря призывать?

Явилась ты, пышная роза,

   и никнут нарциссы в саду,
Склонилась пред алым султаном
    травинок зеленая рать.

Пить — грех, но греха не боюсь я,

    ведь пью за твою красоту,
Ты все прегрешенья отпустишь,
    ты — словно сама благодать.

Обуглилось тело Хасана

   в пыланье мечты о тебе:
Когда разгорается пламя,
   соломинке несдобровать.

УРФИ ШИРАЗИ (середина XVI в. — 1590 г.)

Рубаи

Чашу в руки я взял: в ней миров отражалась основа,
Всех незрячих, волшебная, делала зрячими снова,
Все завесы она разрывала — и взорам дарила
Близорукость совы или зоркость светила дневного.

* * *

Кто-то ищет твой образ в звучанье стихов,
Кто-то — в мудрости, кто-то — в сиянье цветов,
Но блажен только тот, кто отверг оба мира
И тебя отыскать в своем сердце готов.

* * *

Ширин благородством и долготерпеньем горда,
Давудова арфа пленительным пеньем горда,
Якуб ароматом рубахи Юсуфа гордится,[49]
А ты, о любовь, моим горьким мученьем горда.

* * *

Что ни утро, раскрываюсь я, как радостный бутон,
Рад, что в море чувств сердечных я в пылинку превращен,
Счастлив я! Но снова сердце наполняется печалью,
Вновь от искорки страданья я пылаю, я сожжен.

* * *