Много веков, прошедших с основания Руидина, эти колонны показывали Айил то, что им нужно – необходимо – было узнать о себе. Так их настроили Айз Седай? Или они просто разместили здесь тер’ангриал и позволили ему действовать произвольным образом, рассчитывая, что он добавит Айил мудрости?
Авиенда вслушалась в шелест листвы. Эти колонны были вызовом, не менее опасным, чем вражеский воин с копьем в руке. Нельзя исключать, что она, снова вступив в лес стеклянных колонн, останется там навсегда. Никто не проходил через этот тер’ангриал дважды. Такое не разрешалось. Один раз пройти через кольца, один раз пройти через колонны.
Но Авиенда явилась сюда в поисках знаний. И не уйдет без них. Набрав полную грудь воздуха, она подошла к стеклянному лесу.
Затем сделала шаг.
Ее звали Норлеш. Она прижимала к груди своего младшего сына, и сухой ветер трепал ее шаль. Малыш Гарлван захныкал, и Норлеш успокоила его, пока муж разговаривал с чужаками.
Их деревня, хижины которой теснились у подножия гор, стояла неподалеку. Чужаки одевались в крашенину, в штаны странного покроя и рубахи на пуговицах. Они пришли сюда за рудой. Разве могут камни быть ценными настолько, что ради них эти люди перебрались через горы, оставив сказочные земли, изобилующие водой и пищей? Где для света в домах не нужны свечи, а повозки движутся без лошадей?
Она поправила соскользнувшую шаль. Надо бы обзавестись новой: эта совсем истрепалась, а у Норлеш не осталось ниток для штопки прорех. Гарлван снова захныкал, а девочка по имени Мейзе – из всех детей выжили только двое – крепче вцепилась в материнские юбки. Мейзе уже несколько месяцев не говорила ни слова – с тех самых пор, как ее старший брат умер от теплового удара.
– Умоляю… – сказал чужакам Металан, муж Норлеш.
Чужаков было трое, двое мужчин и женщина, все в штанах. Люди крепкие и суровые, мало похожие на других пришлых с их породистыми лицами и богатыми шелковыми одеждами. Те называли себя Просветленными, а эти… Эти были попроще.
– Умоляю, – повторил Металан. – Моя семья…
Хороший он человек – вернее, был им, когда еще хватало сил, а теперь от него осталась только оболочка: кожа, кости да ввалившиеся щеки. Голубые глаза, в прошлом полные жизни, теперь смотрели в беспросветную пустоту, ведь эти глаза видели, как за восемнадцать месяцев в семье Металана умерли трое детей. Муж Норлеш был на голову выше любого из чужаков, но со стороны казалось, что он пресмыкается перед ними.
Главный в той троице – мужчина с косматой бородой и большими честными глазами – покачал головой и вернул Металану мешок с камнями:
– Императрица Воронов, да не оскудеет ее дыхание, наложила запрет на торговлю с Айил. За один разговор с тобой нас могут лишить привилегии.
– У нас совсем нет еды, – сказал Металан. – Дети с голоду умирают. В этих камнях есть руда. Именно та, какую вы ищете, я точно знаю. Я неделями собирал эти камни. Дайте нам немного еды. Хоть сколько. Умоляю.
– Прости, приятель, – ответил чужак, что был за главного. – Не с руки нам связываться с Во́ронами. Ступай своей дорогой. А то мало ли, как бы не вышло чего.
Сзади подступили новые чужаки: один с топором, двое с шипящими посохами.
Металан сник. Несколько дней пути, несколько недель в поисках камней – и ради чего? Попусту. Он повернулся и пошел к жене. Вдалеке садилось солнце. Подойдя к Норлеш, Металан взял ее за руку, и все четверо пошли прочь из лагеря чужаков.
Мейзе зашмыгала носом, но у взрослых не было ни сил, ни желания брать ее на руки. В часе хода от деревни чужаков Металан нашел углубление под уступом скалы. Семья расположилась в нем, но без костра: жечь было нечего.
Норлеш хотелось плакать, но… непросто было хоть что-то почувствовать.
– Так есть хочется, – прошептала она.
– Поутру изловлю какого-нибудь зверька, – пообещал муж, глядя на звезды.
– Нам уже несколько дней никого не попадалось.
Он не ответил.
– Что будем делать? – продолжила Норлеш. – Со времен моей бабки Тавы нашему народу не найти пристанища. Стоит объединиться, и на нас нападут. Стоит уйти в Пустыню, и мы умрем. Торговать с нами не хотят. За горы не пускают. Что делать-то будем?
Вместо ответа Металан лег на землю и отвернулся.
Норлеш наконец-то заплакала – тихо, еле слышно. Слезы катились по щекам, когда она расстегивала блузу, чтобы сунуть Гарлвану высохшую грудь, но тот никак не брал сосок и не шевелился. Тогда Норлеш приподняла сына и увидела, что он уже не дышит: умер где-то по пути к этой впадине, а она и не заметила, как его не стало.
Что страшнее всего, у нее не было сил прочувствовать горе и оплакать сына.
Авиенда ощутила под ногой плиту площади. Вокруг переливался всеми цветами радуги лес стеклянных колонн. Все равно что стоять в самом центре созданного иллюминатором фейерверка. Солнце поднялось в зенит. Что примечательно, облаков не было вовсе.
Ей захотелось навсегда уйти с этой площади. Она была готова узнать, что в прошлом Айил следовали Пути листа, и это знание не пугало ее, ведь уже скоро они искупят свой тох.