– Никакой мы больше не клан, – перебил его припорошенный пеплом человек. – Лучше буду выживать сам по себе. И никаких больше сражений. Мы проигрываем в каждом бою.
Отец опустил меч, и его острие коснулось земли. Встревоженная, Тава подошла к нему и стала смотреть, как остальные растворяются в ночи. В воздухе по-прежнему висел густой дым. Уходящие Айил превратились в тени и растворились во тьме, словно поднятые ветром пылевые завихрения. Никто не стал хоронить мертвецов.
Отец понурил голову, выронил меч, и тот упал на засыпанную пеплом землю.
В глазах у Авиенды стояли слезы. Не зазорно было оплакать эту трагедию. Авиенда боялась правды, но уже не могла отрицать ее: то были ракены, а на ракенах – шончанские налетчики. Империя Воронов, Создатели света из первого видения… Все они были шончан – и здесь они не появлялись до середины нынешней эпохи, пока из-за океана не пришли армии Артура Ястребиное Крыло.
Она видела не глубокое прошлое своего народа. Она видела его будущее.
В первом путешествии по лесу стеклянных колонн Авиенда с каждым шагом уходила все дальше к Эпохе легенд, но на сей раз видения начались в далеком будущем, и каждое последующее сдвигалось к нынешнему моменту, перепрыгивая через одно-два поколения.
Не вытирая текущих по лицу слез, она сделала следующий шаг.
Глава 49
При Дворе солнца
Ее звали Ладалин, и она была Хранительницей Мудрости из клана Таардад Айил. Как желала она иметь способности к Силе, чтобы научиться ее направлять! Жажда обладать даром, которого у тебя нет, – постыдное желание, но Ладалин не могла ничего с собой поделать.
Сидя в палатке, она изводилась от жалости к себе и другим. Умей она работать с Единой Силой, могла бы куда лучше помогать раненым, могла бы оставаться юной и управлять своим кланом, и у нее, наверное, не ломило бы так кости. Старость не радость. Особенно когда у тебя столько дел.
Зашуршали стенки палатки: остальные вожди кланов рассаживались по местам. Кроме Ладалин, здесь была еще только одна Хранительница Мудрости, Мора из клана Гошиен Айил, и она тоже не умела направлять Силу. Когда речь заходила об убийстве или пленении любого из Айил – будь то мужчина или женщина, – одаренного хоть какими-то способностями к работе с Единой Силой, шончан старались доводить дело до конца.
Жалкая компания собралась в этой палатке. Молодой однорукий солдат принес теплую жаровню, поставил ее в центре и удалился. Мать Ладалин заговорила о временах, когда для подобной работы существовали гай’шайн. Неужто в прошлом и впрямь были Айил, мужчины или Девы, не принимавшие участия в войне против шончан?
Ладалин протянула к жаровне замерзшие, узловатые от старости пальцы. В молодости она, подобно другим незамужним женщинам, держала в этих руках копье. Как можно стоять в стороне, когда у шончан полно солдат женского пола, да еще и дамани, которых используют с такой эффективностью?
Она слышала рассказы о временах ее матери и бабки, но эти истории казались теперь невероятными. Ладалин не видела ничего, кроме войны. Первым, что запомнилось ей в детстве, были удары Алмот. Всю юность она провела, постигая военную науку, и сражалась в боях вокруг земель, однажды носивших название Тир.
Между делом она вышла замуж и вырастила детей, но все ее внимание, все ее усилия были сосредоточены на войне. И Айил, и шончан понимали, что рано или поздно один из этих двух народов будет истреблен.
Со временем становилось все яснее, что верх возьмут шончан. Вот и еще одно различие между временами Ладалин и ее матери: мать не рассказывала о неудачах, но жизнь Ладалин отмечали печальные вехи поражений и отступлений.
Остальные сидели с задумчивыми лицами, погруженные в свои мысли. Вожди трех кланов и две Хранительницы Мудрости: вот и все, что осталось от Совета двадцати двух. Ветер высокогорья сквозил через клапаны палатки и холодил спину. Последним пришел Тамаав. Глядя на этого морщинистого старика, покрытого шрамами и потерявшего левый глаз в какой-то битве, Ладалин почувствовала себя дряхлой развалиной. Тамаав уселся на камень. Айил больше не пользовались ни ковриками, ни подушками. С собой брали только самое необходимое.
– Белая Башня пала, – возвестил Тамаав. – Об этом не больше часа назад сообщили мои разведчики. Их словам я верю.
Он всегда был человеком прямолинейным и добрым другом мужу Ладалин, погибшему в прошлом году.
– Значит, рассыпались в прах и наши последние надежды, – сказал Такай, самый младший из мужчин. В его клане Миагома за три года сменилось трое вождей.
– Не говори так, – одернула его Ладалин. – Надежда есть всегда.
– Нас оттеснили к самому подножию этих проклятых гор, – возразил Такай. – Нет больше ни Шианде, ни Дэрайн, а это значит, что осталось всего пять кланов, и один из них разбит, разобщен и рассеян. Нас победили, Ладалин.