Колибри

– Прекрасно. Так что же все-таки произошло?

– Эх, легко сказать, что произошло… Всякое произошло, все, что можно было… Выяснилось, что ей все было известно, а я представления не имел, и мы развелись. Лучше поздно, чем никогда. Произошло то, что она вылила на меня ведро помоев, чтобы оправдать измену, и переехала в Германию с тем типом, про которого вы, наверное, знаете больше меня.

– А девочка?

– Девочку, которой сейчас ровно двадцать один год, она увезла с собой. Но это, скажем так, не сработало, и через год моя дочь вернулась в Италию и живет со мной.

– Слава богу. Я всячески старался внушить ей эту мысль, когда она разрабатывала планы, о которых я вам тогда сообщил. Я настаивал, чтобы она оставила вам дочь и устраивала жизнь со своим мужчиной без ребенка. А другой ребенок? Который должен был родиться, когда она прервала со мной сеансы, что с ним?

– Появился на свет в Мюнхене, то есть появилась, поскольку это девочка. Грета. Она-то ее и попутала. Не считая Адели, которая тоже внесла свою лепту…

– То есть?

– То есть к ней вернулась веревочка. Помните, в детстве у нее за спиной была веревочка, Марина вам не рассказывала?

– Естественно, рассказывала.

– Потом она пропала с помощью вашего коллеги, перед первым классом начальной школы, а в Германии опять вернулась, и дочь больше не выходила из дома. Поэтому я перевез ее в Италию, к себе.

– И веревочка снова пропала?

– Разумеется. Годами я думал, что это результат ее занятий фехтованием, но оказался прав ваш коллега: с фехтованием это никак не связано, связано только со мной.

– Понятно. А как она сейчас?

– Адель?

– Да.

– Хорошо. Очень даже неплохо.

– А ваша бывшая жена?

– А вот с ней есть проблемы. Она живет в Монако, с отцом второго ребенка рассталась. Не в состоянии больше работать, периодически лежит в больницах. Проходит довольно серьезное лечение.

– Насколько серьезное?

– Честно говоря, не знаю. Но серьезное, судя по всему. С некоторых пор, например, она стала видеться с Адель, но только раз в год, летом, проводила с ней две недели в каком-то санатории в Австрии. Однако вот уже который год как они не видятся вообще.

– Значит, случилось худшее.

– Боюсь, что да. Она стала призраком. Несмотря на все, что она мне сделала, я не держу на нее зла, ибо она сама распалась на части.

– А вы? Как вам удалось в одиночку справиться с девочкой? Вы остались в Риме или переехали?

– Доктор Каррадори, как можно рассказать по телефону, что произошло за десять лет?

– Вы правы. Ответьте мне тогда на один вопрос: вы очень страдали?

– Порядочно. Мало не казалось.

– Справились? По крайней мере с глубокой болью, вы оба, с дочерью? Потому что, боюсь, у вашей бывшей жены она останется навечно.

– Доктор Каррадори…

– Скажите мне только про вас: у вас и у дочери все нормально? Мне только это хотелось бы знать.

– Ну да. Все, в общем, нормально.

– Вы победили.

– Это трудно утверждать, но, в общем-то, да, если я правильно понимаю, что вы имеете в виду: мы выстояли.

– Спасибо, доктор Каррера.

– За что?

– За все, что мне рассказали. Серьезно. И простите за назойливость.

– Какая уж тут назойливость. Рад был вас услышать. Просто по телефону невозможно рассказать про все эти годы.

– Я и не собираюсь вас больше ни о чем расспрашивать. Скажу только, что меня беспокоили главным образом вы и ваша дочь, поскольку по поводу вашей бывшей жены я не строил себе иллюзий. К моему величайшему сожалению.

– М-да.

– Могу я вас спросить еще об одном, доктор Каррера? К нашему разговору это не относится, но не выходит у меня из головы с тех пор, как мы увиделись десять лет назад.

– Ради бога.

– На самом деле это пустяки…

– Валяйте.

– Вас ведь зовут Марко, верно? Марко Каррера. Вы 1959 года, как я. Верно?

– Да.

– Вы из Флоренции.

– Да.

– И в детстве вы играли в теннис?

– Да.

– Участвовали в турнирах?

– Да.

– В Роверетто?[35] Не участвовали никогда в турнире Роверетто, в 1973–1974 годах?

– Еще как участвовал! Это был очень важный турнир.

– Тогда это именно вы. В Роверетто, в 1973-м или 1974 году, точно в каком, не помню. Первый сет. Каррера Марко выигрывает у Каррадори Даниеля 6: 0, 6: 1.

– Быть не может…

– Мне всегда думалось, что вы великодушно дали мне выиграть последний гейм, чтобы не было всухую 6: 0, 6: 0. Не помните, правда?

– Сказать по совести, нет.

– Еще бы. Между нами была большая разница. И знаете что еще? Вы меня заставили бросить теннис.

– Да вы что? Неужели?

– Поверьте. После того разгрома в первом сете с одним выигранным по милости противника геймом я понял, что с теннисом мне не сладить. Во всяком случае, на соревнованиях такого уровня. И я перестал суетиться, бросил тренировки, турниры. И это тоже было освобождением.

– Понимаю.

– Похоже, вы тот, кто высвобождает меня из ловушек.

– Я буду этим гордиться. Спортивный теннис – убийственная ловушка, я с ним покончил два года спустя, проиграв 6: 0, 6: 0 в первом сете юношеского турнира. Мой противник не уступил мне ни одного гейма.

– Черт побери!

– И знаете, кто это был?

– Кто?

– Иван Лендл[36].

– Поверить не могу.