Колибри

Идем дальше. Даже как-то неловко сравнивать то, что Марина скрывала от Марко, с тем, что он скрывал от нее: это даже не история человека с карабином против вооруженного револьвером – здесь речь идет о праще против бомбы. И тем не менее открытие его измены – неважно, что эти двое придурков и не думали трахаться, все равно это была измена, в письмах с их любовной блевотиной, – наполнило Марину такой яростью, какой она еще никогда не испытывала, и сделало ее крайне опасной. Она вновь была выброшена из своего дискурса, и сеть, раскинутая доктором Каррадори, не смогла ее удержать: мазохизм слился с агрессивностью, разум с безумием, порядочность с низостью, и Марина сделала то, что она сделала, а то, что она сделала, было менее страшно, чем то, что чудом не получилось. Она была по природе дикая, эта Марина, дикая и необузданная: окончательный выход из какого-либо дискурса означал для нее возвращение домой после прожитой в изгнании жизни, и ударная волна, поднятая этим возвращением, не пощадила никого, кто находился в радиусе ее боли. Потому что одно не вызывает сомнений: Марина страдала. Она жутко страдала из-за смерти матери, страдала, узнав об измене Марко. Страдала из-за того, что сделала вслед за этим, страдала еще больше из-за того, что задуманное вышло не так, как ей бы хотелось, и, наконец, по окончании всего страдала в неописуемом страхе и без какой-либо надежды выхода, когда очутилась одна в центре кратера, образованного вулканом ее бешенства.

Разве что только Марко поймет это спустя долгие годы, когда ему станет все ясно, но будет уже ни к чему. Он поймет, что виноват был он. Она лишь выдумала траур, он же свалился ей на голову и одурманил сказочной выдумкой, будто они созданы друг для друга. Они не были созданы друг для друга. Никто не создан ни для кого, сказать по правде, а такие люди, как Марина Молитор, не созданы даже для себя. Она просто искала укрытия, дискурса, чтобы протянуть какое-то время; он искал счастья – ни больше ни меньше. Она ему вечно врала, это верно и крайне нехорошо, ибо вранье – раковая опухоль, пускающая метастазы той же субстанции, что и органы, которые они пожирают, но он поступил еще хуже: он ей поверил.

Прежде остановись (2001)

Луизе Латтес

21, ул. Ла-Перуз

75016 Париж

Франция

Флоренция, 7 сентября 2001 г.

Луиза!

Скажи на милость, ты передумала потому, что Сорбонна предложила тебе контракт, или потому, что я несгибаемый абсолютист? Какими словами я должен тебе напомнить: «я тебя люблю, но делать этого не умею» или «каждый мужчина должен стремиться к тому, чтобы желание женщины совпадало с его собственным»? Не знаю, заметила ли ты, но ты меня бросила, если допустить, что мы живем вместе, и бросила, использовав два языка, две причины, двойную силу удара. Ты бросала меня практически дважды, и, по-моему, это уже слишком.

Почему бы нам не сказать, что после этого дикого г., когда мы с тобой были вместе, поправ все запреты, которые сами же и установили, и стремительно мчались к поставленной цели, центром которой были мы оба, Луиза, ты и я, вместе, ты и я, СЧАСТЛИВЫЕ вместе, но когда подошло время возвращаться, так сказать, в клетку, мы с тобой потерялись? Мы с тобой потерялись из-за возникших бытовых вопросов, с которыми в течение последних двадцати лет ни разу не сталкивались? Мы преуспели в том, чтобы не быть вместе, когда же наконец представилась возможность соединиться, мы ее упустили. Почему бы так не сказать?