Колибри

Организм Пробо держался молодцом, и после первых атак химиотерапии метастазы уменьшились. Относительно его морального состояния трудно было что-то сказать, потому что Пробо был очень неразговорчив. В любом случае он не казался сломленным. Летиция, напротив, пребывала в шоке, она не могла принять ситуацию и поэтому не могла даже ухаживать за мужем, что было ее обязанностью, как она полагала, и что самой ей угрожало депрессией. Хоть Марко и не был специалистом в этой области, он все равно считал, что «древняя» психологиня его матери, упрямо продолжающая принимать пациентов, не только ничем не способна помочь, но еще и допускает ошибку за ошибкой. Решительную помощь оказала Адель: она принесла Летиции новую игру для развития логики, которую ее друзья по сёрфингу и скалолазанию открыли в Англии, называлась она «судоку». Летиция ею увлекалась, чем убедительно подтвердила, что она все больше напоминает Пробо, ибо эта игра была точно не для нее, дерзкого архитектора, а для усидчивого супруга, инженера, который, однако, не заинтересовался решением головоломок, не говорил больше о Марилебоне, но, будучи слабым и подавленным химиотерапией, целиком отдался проектированию нового грандиозного макета – первого отрезка железной дороги «Чиркумвезувиана», проложенного между Неаполем и Байано в 1884 году и с точностью реконструированного им благодаря скрупулезным исследованиям; однако он внезапно забросил проект, когда на время летнего отдыха прервал химиотерапию. Почувствовав возвращение сил (значит, календарная периодичность курсов лечения работала), он купил себе в Марина-ди-Чечина бывшую в употреблении моторную лодку и стал выходить на рыбалку. Вот так. В море. Каждый день. Просто ни с того ни с сего. Он не ездил на рыбалку со времен общения с Альдино Мансутти, то есть больше тридцати лет, но тут заделался заядлым рыбаком. Приходил с уловом, он ведь был сообразительный. Сперва отлавливал саргана для живой наживки на луфарей: когда попадалась здоровая рыбина, то, ступив на землю, он фотографировался с уловом в руках и эти снимки развешивал на кабинке Гомера, швартовщика в портовом канале, который продал ему моторку. Никто бы не сказал, глядя на эти снимки, что Пробо болен. Увлечение рыбалкой и без Лондона привело к расставанию с Летицией, поскольку означало переезд в Больгери с середины мая и до конца сентября, а у Летиции этот дом вызывал желудочные колики, особенно когда она оставалась в нем одна (идея ездить на рыбалку с Пробо даже не обсуждалась). Поэтому в странном конформистском развороте, который претерпела жизнь, Летиция почувствовала себя ни на что не годной и виновной в том, что не могла заботиться о больном муже – задача, которую достойнейшим образом решала Лючия, дочь синьоры Иваны, занявшая к тому времени место матери в их доме в Больгери.

Марко ездил туда и обратно. Флоренция – Больгери, и проводил день с отцом; Больгери – Флоренция, и отвозил свою мать на ужин в индийский ресторан рядом со стадионом или с кинотеатром, и брал с собой Адель; Флоренция – Серавецца, и отвозил Адель взбираться на Апуанские Альпы вместе с ее старшими друзьями; иногда, по выходным, проделывал маршрут Флоренция – Серавецца – Больгери – Серавецца – Флоренция, ухитряясь отвезти Адель и передать ее с рук на руки, спуститься в Больгери и сходить с отцом на ужин в «Красный лобстер», а утром с ним порыбачить, вернуться за Аделью после полудня и в воскресенье вечером отвезти в ресторан Летицию. Было трудновато, но не шло ни в какое сравнение с тем, что было зимой. После чего наступил август, и семья собралась в Больгери, словно это был закон, вырубленный на каменных скрижалях.

По требованию Летиции приехал Джакомо из Северной Каролины со своей семьей – женой Вайолет и двумя дочерями, Амандой и Эмили, и на две недели дом был снова заполнен людьми. Эта остановка на Крестном пути была мучительна и невыносима: если раньше, когда все были здоровы, лицемерие собравшейся семьи выглядело смешным до одури, то теперь оно было невыносимым, ведь было понятно, что собрала их здесь болезнь, о которой, кстати, не говорили, ибо Пробо, хоть и изменил свои привычки, нрав свой не изменил и о себе никогда не заводил разговоров. Страдания Марко усилились, потому что Луизы не было все лето – такое случилось всего раз, когда она не приехала даже на день, но это было очень давно, в то время она рожала второго ребенка и беременность протекала тяжело, поэтому она осталась в Париже. То, что она не появилась этим летом, когда Марко нес свой крест, убедило его в окончательной потере любимой. Он заблуждался, но в тот момент отчетливость этой мысли обескуражила его.