Колибри

В октябре Пробо возобновил химиотерапию, но через несколько недель ситуация покатилась под откос. Уже летом Летиция почувствовала недомогание, у нее стала слегка подниматься температура, и она начала худеть. Семейный доктор не выказал озабоченности, стал говорить о дивертикулите, но когда в ноябре она, как обычно, побывала у гинеколога, выяснилось, что у нее рак матки, причем запущенный. Гинеколог, друг семьи, сам чуть не рехнулся, прежде всего позвонил с новостью Марко, а ей пока не стал говорить. Марко прервал амбулаторный прием и помчался в офис коллеги, и именно ему довелось сообщить обо всем матери в присутствии гинеколога и его ассистентки, понуро стоявших тут же. Потом он отвез ее домой. «Я труп», – повторяла она всю дорогу и продолжила дома, обращаясь к Марко, который гладил ее по волосам, сидя рядом на диване, и к Пробо, который смотрел на нее и ничего не понимал. «Я труп».

Начался второй Крестный путь – гораздо более суровый, отчаянный и очень короткий. Уже во время первого визита тот же онколог, что год назад дал Пробо надежду, не оставил ей ни единого шанса. Он был настолько откровенным, что это показалось Марко циничным: перед ней и Пробо, который во что бы то ни стало захотел присутствовать, врач не позволил себе высказать даже слабую надежду, ничего – лишь одну обескураживающую правду. Не потрясена была только Летиция, поскольку была потрясена уже давно, и свой комментарий – «я труп» – тоже повторяла с самого начала.

Хотя тот же онколог считал бесполезным курс химиотерапии, он все же его назначил, и в отличие от того, как поступила бы Летиция в молодости, когда, склонная к радикализму, бунтовала против излишеств, – она подчинилась. Посему незадолго до Рождества Марко начал собственный радикальный опыт – отвозить обоих родителей в day hospital[79] на сеанс химиотерапии, один – в одной палате, другая – в другой, опыт, заставивший его вспомнить книгу Дэвида Левита[80], которую много лет назад читал вместе с Мариной, когда они были влюблены друг в друга и скоро должна была появиться Адель. Марко практически ничего не помнил из этой книги, даже названия ее (помнил только то, что это были рассказы), но она все равно всплыла в памяти, и это было необычайно трогательно из-за простого, но совершенно особого опыта – сопровождать обоих родителей на химиотерапию.

Джакомо приехал из Америки помочь, а поскольку были рождественские каникулы, с ним приехала и вся его семья. Как всегда в этих случаях, чтобы оставить в неприкосновенности комнату Ирены, его дочери ночевали в доме Марко, в комнате Адели. Они были немного старше ее, обе дурнушки и американки до мозга костей: похоже было, что Джакомо всеми доступными способами старался не передать им ничего своего, своего фамильного, включая красоту, которой он блистал даже в сорок с лишним лет. Достаточно было посмотреть, как они накручивают на вилку спагетти или произносят элементарные итальянские слова, чтобы понять, насколько Джакомо стремился забыть о своей прошлой жизни. Впрочем, он уехал в Америку больше двадцати лет назад, стал натурализованным американцем пятнадцать лет назад, начал преподавать в университете десять лет назад (теоретическую механику) и вот уже пять лет, как нередко сетовала Летиция, не приезжал во Флоренцию на Рождество: можно ли было удивляться, что он забыл о корнях?