Колибри

С этого момента ссора продолжилась в формате академического диспута, сопровождавшегося, впрочем, оглушительными криками и щедро сдобренного оскорблениями: братья ничего не понимали, а Ирена лишь ехидно ухмылялась и объяснять отказывалась. Первым делом Летиция обозвала Пробо последней скотиной, Пробо в ответ заявил, что эту хренову книгу она хоть и цитирует, но прочитать так и не удосужилась, равно как и никто из тех хре́новых профессоров, что поминают её через два раза на третий; тогда Летиция вынуждена была своими словами, чтобы понял даже такой придурок, пересказать главу под названием Magnitude^[15], в которой доказывалось, математически, на секундочку, что рост и форма в природе неразрывно связаны внутренним гармоническим законом; но Пробо назвал её халтурщицей, ведь она каждый раз цитировала именно эту, первую главу, поскольку больше ничего не читала; и так далее. В итоге ссора, длившаяся ещё довольно долго, бесконечно далеко ушла от породившей её искры и включила, со стороны Летиции, такие недоступные пониманию инженера-неудачника концепции, как юнгианская мандала и штайнеровская арт-терапия, а со стороны Пробо – несколько раз повторённое пожелание засунуть все эти мандалы и арт-терапию вместе с Юнгом и Штайнером в то же отверстие, куда незадолго до этого отправилась книга On Growth and Form. Дальше – больше: Летиция заявила, что ей надоело, она сыта по горло и больше не станет этого выносить. И чем же это она, мать её, сыта по горло? А тем, что ей из кожи вон лезть приходится, чтобы вынести рядом такого кретина. О, это она ещё не знает, как у него крыша едет от её бредней. Да пошёл ты в жопу. Сама пошла. Мальчишки уже места себе не находили от беспокойства: им казалось, что родители и впрямь разводятся. Однако Ирена, нисколько не встревоженная, лишь усмехнулась: «Да вы, блин, чего?» – и, постучав в дверь, выкрикнула: «Кончайте уже!» Братья сломя голову ринулись обратно в гостиную. Сама Ирена не шелохнулась; она так и стояла у двери, намереваясь встретиться с врагом лицом к лицу. Недавно достигнув совершеннолетия, она считала, что раньше неё этот дом покинуть никто не вправе – так что никаких разводов. В дверях возникла мать, немедленно рассыпавшаяся в извинениях, за ней подошёл просить прощения отец, но Ирена, обведя их возмущённым взглядом, сказала только, что Марко, к счастью, так и не понял, в чём причина спора, и этого оказалось достаточно, чтобы предопределить (что стало известно, разумеется, только задним числом, но ведь всё-таки стало) будущее как минимум трёх, если не четырёх, а то и всех пятерых членов семьи: самих родителей и, естественно, Марко.