Колючий мед

Но Вероника уже не слышала ее. Голос Франси превратился в неразборчивый шум, в помехи. Она просто сидела и смотрела на выкрашенную в синий цвет птичью клетку и несчастное, зажатое между прутьями комнатное растение, которое изолировали от зелени деревьев.

* * *

Летняя ночь отзывалась в груди чем-то саднящим. Она наполняла ее противоречивыми предчувствиями о том, что сбудется и не сбудется, преодолевая все выставленные Вероникой преграды. Сердце учащенно билось. Еще не было и четырех утра, еще не светало. Через два часа они встретятся на железнодорожной станции, как условились. Сумка стояла за дверью, чтобы ее не заметили, если кому-нибудь взбредет в голову постучаться в комнату. Письмо к матери она украдкой отнесла вниз и положила на письменный стол около полуночи, хотя далеко не была уверена в своем решении. Написать его оказалось непросто, несколько раз начинала заново. Как Вероника ни пыталась облечь свои мысли в слова, получалось напыщенно и фальшиво, но в конце концов ей все же удалось изложить главное: дочь хотела встать на крыло, но не в состоянии спорить об этом, потому что уверена – мать отказала бы, спроси она заранее. Сколько придется отсутствовать, Вероника не знает. Она не хочет учиться в школе домоводства, но обещает покрыть расходы, которые могут возникнуть в этой связи. Письмо заканчивалось безнадежной фразой: «Попытайся понять меня!»

Вероника знала: мать не поймет. Она заранее слышала, как та осуждает ее в том же духе, что Франси – за наивность и легковерность, за то, что поставила на кон все свое будущее. Но Вероника чувствовала: на кону стоит другое – нечто, связанное с ее волей. Возможно, она хотела уехать даже не ради любви, а ради себя самой, потому что в ее жизни должно было случиться что-то важное – сейчас или никогда. Вероника понимала: это лето – особенное. Будто порыв ветра дул в ее паруса, подталкивая к будущему, к которому она иначе устремиться не посмеет.

Мать никогда не любила мужчин, она сама в этом признавалась, считая их источником опасности и несчастий. Влюбленность в отца Вероники была скоротечной и закончилась резким пробуждением, когда мать поняла, что связала себя узами брака с больным на голову мужчиной, живущим грезами и с массой недостатков. «Горе нужно ограничивать, – сказала она Веронике вскоре после смерти отца. – Ты можешь погоревать, но недолго, а потом пора приниматься за дело». Вероятно, она предложит Веронике тот же рецепт и в этот раз: погорюй минутку над исчезнувшей любовью и принимайся за школу домоводства. Учись заполнять приходные кассовые ордера, разбираться в папках с отчетностью, контролировать содержимое карманов потертого кошелька, и тогда, наверное, возьмешь на себя управление пансионатом. Поменьше мечтай и не предавайся размышлениям.

Полоса дневного света упала на картину отца, стоявшую на полу и прислоненную к шкафу. Вероника забрала ее из комнаты Бу, но не захотела вешать на стену. Казалось, небо на картине дрожало толстыми мазками красной и фиолетовой краски. Тучи придавливали своей тяжестью маленькую одинокую лодочку и сгорбившуюся фигурку гребца, которого угораздило отправиться в море, несмотря на приближающийся шторм. Вздрогнув, Вероника встала и подошла к окну. Небо над вершинами сосен посветлело. Она вспомнила слова Франси: Парень – типичный бабник. Эти слова причиняли боль, хотя Вероника и знала, что Франси неправа. Но все равно они навеяли ей мысли о жестокосердии и злости людей и о том, насколько уязвимой она себя ощущала. Справится ли она одна в большом мире? Не поплатится ли за свое решение? Собравшись с мыслями, Вероника глубоко вздохнула. Поездка в Гётеборг – еще не экспедиция на Северный полюс. Почему она так боится? Ее преследовало неприятное чувство, что в глубине души знает ответ: не испытывай судьбу, пытаясь поверить, что можешь стать счастливой. Ты никогда не избавишься от своей тревоги. Тебе следует жить осторожно, выбирать безопасный путь, который сможешь осилить.

Вероника взглянула на картину. Она увидела, как крошечная лодка погружается в воду, будто кутаясь в складку большой волны. Нос был немного светлее кормы.

Интересно, она сама из какой сделана древесины – из той, что отломится и поплывет? Или пойдет ко дну?

Если не попробовать, то и не узнаешь.

Вероника одета в дорогу: на синее платье наброшен пиджак из тонкой шерсти светло-серого цвета. Во внутреннем кармане лежит наготове билет на поезд.

Отворив дверь в коридор, она прислушалась – тишина. Какая разница, где ждать – здесь или на станции, может, ей не помешает проветриться, выйти, чтобы стены не давили на нее. Она в последний раз поправила покрывало.

Наклонившись, подняла сумку, другой рукой взялась за дверную ручку.

Тихо-тихо затворила за собой дверь.

2019