Колючий мед

– Что ты имеешь в виду? – Вероника изумленно смотрит на нее.

– Ровно то, что сказала. Он оставил свои ботинки в раздевалке, матери их вернули. В самую глубь одного из них твой отец затолкал записку.

– Какую записку, о чем ты?

– Письмо. Ненамного длиннее этого. – Сигне кладет руку на конверт с ее письмом.

Вероника ощущает ком в горле, такой, что не сглотнуть.

В комнате посветлело, но почти незаметно. Зато теперь можно рассмотреть глаза Сигне – лилово-голубые, с опущенными вниз уголками глаз и короткими ресницами – странно, но Вероника никогда прежде не видела их такими. Обычно они щурились с шутливым упреком или смеялись, прячась в полных щеках. Сейчас это были глаза серьезной женщины. Интересно, сколько Сигне лет?

– Я не понимаю, о чем ты. – Во рту пересохло.

– Он не сорвался, Вероника. Твой отец спрыгнул на дно дока по собственной воле. Письмо было прощальным. Он просил простить и понять, но что в этом проку тому, кто остался жить? Сильные продолжают жить, а твой отец силой не обладал. Разум его расшатался, ему все чудилось, будто тени – это змеи, которых нужно собрать. Он в течение долгого времени не мог провести грань между реальностью и сновидениями, а это нелегко. Отчаяние или психоз случился, кто его знает. Так или иначе, он спрыгнул сам.

Сигне накрыла ее руку своей.

– Теперь это известно нам троим.

– Но… там ведь была полиция. Полицейский сказал, что он поскользнулся!

– Полицейский не знал, он думал – несчастный случай. И на верфи все так думали, кроме бригадира, который нашел записку в ботинке, но он молчал до самых похорон. А потом отдал письмо твоей матери. Понимаешь теперь, почему ты не можешь бросить ее таким же образом? Оставив жалкое письмо?

Наклонившись вперед, Сигне понизила голос:

– Одного члена семьи твоя мать уже лишилась. Потерю еще одного она не переживет. Я ведь ничего не имею против твоей любви, но, ради Бога, прояви ответственность и поступай как все. Подожди. Если ваша любовь выдержит годичный срок и он устроится на работу, подумаете о продолжении. К чему такая спешка?

– Но мы все уже решили, мы уезжаем через полчаса. – Голос Вероники внезапно стал резким.

– Он уедет через полчаса. Ты останешься здесь, как мы договорились, и осенью начнешь учиться в школе домоводства.

Протянув руку, Сигне потрепала ее по плечу.

– Нет. – Вероника замотала головой.

– Да. – Поднявшись, Сигне подошла к плите.

Однако повариха не поняла, от чего отказывается Вероника. Желание выбежать навстречу любимому у нее осталось. Оно не уменьшилось. Но она знала, что уже не решится. Совсем недолго ей хватало смелости. Совсем недолго все казалось возможным.

А теперь станет навек несбыточным.

* * *

Гудок поезда звучал совсем не как обычно. Он напоминал крик – крик брошенного олененка, которого пару лет назад нашли на склоне горы. Целых три дня олененок жалобно мычал, подзывая мать, прежде чем Сигне нашла его. Никто не знал, куда делась мать – может, попала под поезд или убежала от испуга. Сэльве положил конец мучениям, с его выстрелом крик прекратился. Но сейчас Вероника слышала этот крик вновь сквозь звуки своего плача.

Сигне ушла на станцию сообщить Бу, что Вероника с ним не поедет. Поезд загудел, извещая о своем прибытии, а потом просигналил об отъезде со станции. Вероника лежала в постели лицом вниз, не сдерживая слез. Подобную боль ей раньше испытывать не приходилось. Она никогда никому не сможет этого объяснить. Ни с кем не поделится своим горем, одиночеством и утратой.

В комнату чуть слышно постучали. На секунду забрезжила надежда о том, что это Бу, словно не было последнего часа и она все еще оставалась юной девушкой, которая торопится на поезд к своему возлюбленному, а не дочерью отца-самоубийцы. Но дверь отворилась, и в комнату вошла Франси – в утреннем пеньюаре и нелепой кукольной ночнушке. Она присела на край кровати, отводя взгляд.

– Я знаю, что случилось – все пройдет. – Неуверенным движением сестра погладила Веронику по спине. – Хорошо, что ты не уехала с ним, все равно потом пожалела бы. В твоей жизни будут еще поезда. Молодец, что меня послушала.

В ответ Вероника не издала ни единого звука.

2019

Придя в бар, где мы договорились встретиться, я сразу почувствовала: что-то не так. Я заранее смутно предчувствовала нечто неладное. После диванного конфликта наши с Эриком отношения не отличались благополучием. Мы в разное время ложились спать и оставляли друг другу скупые записки о том, где находимся. Избегали совместных домашних вечеров, а когда все-таки виделись, разрывались между раздражением и нежной привязанностью друг к другу. Я не знала, как нам из этого выпутаться. Лицо сидевшего напротив меня Эрика выражало решительность. Он даже не пригубил пива, что само по себе уже предвещало беду.

– Мы с тобой должны кое-что обсудить. – Эрик неотрывно смотрит на меня через стол.

– Звучит серьезно, – говорю я.

– Это действительно серьезно.

Одним глотком я наполовину осушила свой бокал пива.

– Ну так скажи мне, о чем речь?