Колючий мед

Люди вокруг смеялись, показывали друг другу видео с мобильных телефонов, пили вино, беседовали и держались за руки. А я сама ничего не видела, кроме белых пятен, танцующих перед глазами. Чувствовала, что это конец.

– Кое-что случилось, причем незапланированно. Просто так вышло. – Эрик протянулся через стол, чтобы взять меня за руку, но она была мокрой от холодного пота и выскользнула из его рук.

– Не все у нас шло гладко последнее время, ты ведь в курсе, – продолжал он.

– Ну, говори, в чем дело. Быстрее, не тяни резину! – попросила его я.

– Фрея беременна. Я… от меня… это мой ребенок.

Вокруг все поплыло. Сердце словно одновременно и понеслось в бешеной скачке, и оборвалось. Я уставилась на скатерть, чтобы зал перестал кружиться. Словно под наркозом, я не ощущала ни ног, ни рук – казалось, они мне больше не принадлежали. Внутри медленно зарождался пронзительный звук, его будто мучительно вытягивали из длинного, узкого туннеля. Шли секунды, и звук становился все сильнее. В конце он уже заглушал все вокруг. Я изо всех сил затрясла головой.

– Этого не может быть.

– Но это так. – Эрик снова попытался взять меня за руку. – Будь ей двадцать – другое дело, но ей за сорок, и детей нет. Это последний шанс для нее. Ты знаешь, что вероятность забеременеть естественным путем в этом возрасте – всего два процента? Два процента – понимаешь? Я уже говорил тебе, что вовсе этого не планировал. Мне бы хотелось, чтобы этого не было, но так случилось, и она планирует рожать. Дать честный шанс – самое маленькое, что я могу для нее сделать, ведь так?

Я устремила взгляд на его ногти – изгрызенные, с желтыми от никотина лунками. Открыла рот, но слова застревали в горле. Звон в ушах был единственным доступным мне звуком.

– Но что ты имеешь в виду? – Мой голос исказился. – Ты оставишь меня и уйдешь к ней?

– Да, хочу попробовать. – Эрик медленно кивает. – Понимаю, это странная идея, но, может, не такая и безумная? Хочу сказать: разве не все влюбленности растворяются в буднях? Может, если начать с другого конца, отношения станут понятнее и реалистичнее? Может, это увеличивает шансы на счастливую совместную жизнь, кто его знает?

– Но почему бы ей не родить ребенка, а вам не поделить потом поровну права опеки, когда он подрастет? Ты что, обязан жить с нею только из-за того, что… из-за того, что она.

Я была не в состоянии произнести слово беременна.

– Мне не хочется быть папой, который лишь изредка видится со своим ребенком. – Эрик посмотрел на меня. – Если я стану отцом, ребенок должен расти при мне. Я хочу все время находиться рядом, да и она, между прочим, хороший человек.

– Я не хочу, чтобы она была хорошим человеком! – вскрикнула я.

Девушки за соседним столиком обернулись и, взглянув на меня, начали перешептываться.

– Ведь ты же не хочешь иметь детей! Говоришь, они приближают экологическую катастрофу!

– Но так случилось. – Эрик начал смущенно озираться по сторонам.

– У нас с тобой тоже не все ладится последнее время, сама знаешь. Но ты по-прежнему будешь очень важным человеком в моей жизни. Пожалуйста, попытайся понять.

– Как у тебя язык поворачивается просить меня об этом? Ты в своем уме? Я не хочу быть важным для тебя человеком, когда ты так со мной поступаешь!

Я встала. Ноги тряслись так, что трудно было удержать равновесие. Вся кровь прилила к ним, лишив меня жизненных сил.

– Успокойся, пожалуйста, Эбба. Сядь, мы ведь можем просто поговорить?

– О чем нам говорить? Ты уже определился.

– Мне тоже нелегко.

Он умоляюще смотрел на меня. Глаза блестели от слез.

– У тебя уже есть ребенок. Ты, как никто другой, должна понять меня.

Звон в ушах уже вытеснил его голос, остался лишь пронзительный монотонный рев.

Шум бездны. И в этой бездне, в глубинах собственной головы – я, сжавшаяся в комок.

Скорчившаяся, до смерти испуганная, одинокая фигурка.

* * *

Каким-то непостижимым образом Веронике удалось создать ощущение домашнего уюта на маленьком пространстве вокруг своей кровати. На столе аккуратно разложены карандаши, аппарат для измерения давления и чехол от очков. Кто-то сменил воду в вазе с цветами. На блюдце оставлено недоеденное яблоко. Со стула для посетителей фалдами свисает желтый платок. Сама больная восседает на больничных подушках, волосы причесаны, на губах – блеск. На коленях лежат свежие журналы с кроссвордами. Когда я вхожу, Вероника весело смотрит на меня:

– Вызывает возмущение. Семь букв, первая «с».

– Скандал? – предлагаю я, усаживаясь рядом.

– Спасибо. Одной проблемой меньше. – Наспех записав слово, она тянется за стаканом с водой.

– Вероника, у меня есть для вас небольшая новость, – говорю я. – Или, может быть, большая.

Отложив кроссворд на кровать, она поднимает глаза. Она надела принесенное мной летнее платье, вокруг шеи красиво повязан тонкий сиреневый шарф.

– Вот как?

– Вы и Бу, – неуверенно начинаю я, теребя пуговицы на рубашке.

Вероника замирает, хотя это едва заметно. По моей спине пробегает нервная дрожь. До сих пор я просто предполагала, что новость ее обрадует.

Теперь до меня доходит, что это вовсе не обязательно так.