Колючий мед

– Дело в том, что я разыскала его, – сообщаю я. У него была своя мастерская, которой теперь управляет дочь, я разговаривала с ним вчера по телефону. Он хочет приехать навестить вас завтра, сам нашел поезд, прибывающий после обеда. Что скажете?

Свет от окна падает ей на лицо. Губы сжались так плотно, что побелели. Она не произносит ни единого звука.

– Его не так легко было найти, Бу Бикс – ненастоящее имя, – нервно объясняю я. – Мне пришлось немного порыскать, расставить ловушки.

– Значит, ты разнюхивала, не поставив меня в известность?

Лицо Вероники приобрело темно-красный оттенок. Бешено заиграли челюстные мышцы.

– Я хотела устроить вам сюрприз. Ведь вы же писали в редакцию журнала, что вам интересно, где он сейчас находится. У меня по работе есть небольшой опыт проведения расследований, поэтому я подумала… – я вяло пожимаю плечами.

Вероника пристально смотрит на меня.

– Ты что, спятила? – Она снимает очки. Рука дрожит. – Я ведь никогда тебя об этом не просила! Если бы мне понадобилась твоя помощь, я, наверное, сказала бы об этом? Господи, вот что значит много себе позволять.

Вероника опирается на спинку кровати, похоже, она в ярости и до смерти напугана.

Чувствую, как начинает гореть лицо.

– Простите, я не хотела.

– Что, написать об этом решила или еще что-нибудь задумала? Приехала сюда и доит меня в погоне за всякими историями! Чего ты добиваешься? Что, своих проблем мало? Не похоже. Ребенком своим лучше займись!

Ее глаза – словно жадные языки пламени. В комнате воцарилось гробовое молчание. Только сейчас до меня доходит, что другие пациенты, лежащие за своими шторками, слушают наш разговор. В груди нарастает паника.

– Я думала, вы будете рады, – оправдываюсь я.

– Рада? К этой мысли привыкнуть нужно, неужели непонятно?

Ее голос дрожит от злости.

– Кстати, я прекрасно знаю, что Бу Бикс – псевдоним, мы сами его придумали! Бу-Ивар Аксельссон – совершенно непроизносимое имя, абсолютно не подходящее для человека искусства. – Вероника фыркает.

– В любом случае, он вас не забыл, – тихо замечаю я. – Он с радостью готов был приехать, но я, конечно, позвоню и отменю встречу.

– Да, это лучшее, что ты можешь сделать. Спасибо, я сама о себе позабочусь. Помощь мне не нужна. По крайней мере, такая. Одни неприятности от тебя. И вообще, тебе лучше уйти. Немедленно. И, пожалуйста, не возвращайся.

Мне с трудом удается подняться; споткнувшись о ножку стула, я словно под наркозом выползаю в коридор.

* * *

В комнате настолько душно, что невозможно дышать. Пот течет по спине – то ли холодный, от стресса, то ли обычный, от жары. Стыд пронзает тело. В черепе свистит. Я хочу прекратить свое существование, исчезнуть. Чем я, дуреха, думала? Наверное, окончательно спятила? Как я могла связаться с Бу, не спросив Веронику, хочет ли она этого? Что я себе возомнила? Что заслужу похвалу, диплом или, быть может, слезы благодарности?

Забравшись в кровать, обхватываю подушку. Мне сгодится любая опора, лишь бы сквозь землю не провалиться. Тревога будто иголками колет в живот. Нет, не только в живот – кажется, будто меня обернули в коврик с гвоздями.

Спустя некоторое время начинаю искать мобильный – нужно как можно скорее позвонить Бу и отменить встречу. Набираю номер мастерской «Ласточкин багет». Жду восемь сигналов, но никто не отвечает. Пробую заново – результат тот же. Даже автоответчик не включается. Вечер пятницы, они, наверное, закрылись пораньше перед выходными. В телефонном справочнике других номеров не указано. В крайнем случае я встречу его на машине, которую забронировала на завтра, и сразу отвезу обратно в Гётеборг. Перед очередной попыткой дозвониться зарываюсь поглубже в постель. По-прежнему без ответа. Беспокойно тыкаю в телефон и, пытаясь скоротать время, просматриваю новости, хотя воспринимать их совершенно не в состоянии. В конце концов на автомате захожу в Инстаграм. Будто моей рукой управляет кто-то другой. Указательный палец прицельно ищет графу поиска. К сожалению, он в курсе, как написать «Циркачка 133».

Признаться, ничего нового для себя я увидеть не ожидаю. Действую, скорее, рассеянно, по привычке. Иконка, сообщающая о медленной скорости подключения, словно гипнотизирует меня.

Фотография, которая в конце концов загружается, повергает меня в шок. Она выложена всего час назад. То, что я вижу, кажется мне нереальным. На слегка размытой фотографии различим Эрик. Под глазами – синяки, волосы всклокочены. На его груди лежит завернутый в одеяло младенец. От этого зажмурившегося комочка веет чем-то святым и удивительно древним, свойственным лишь новорожденным. Щечки округлые, ручки похожи на шарики для настольного тенниса. Пристально рассматриваю точеную ложбинку под носом. Как у Эрика. Подпись под фотографией отсутствует, только два сердечка.

Мне вырезали аппендицит, я рожала без обезболивания, ломала ногу и рвала связки. Но такой боли, как сейчас, я никогда прежде не испытывала. Удивляюсь, откуда доносится этот звук, похожий на стон тонущей коровы. Безразлично отмечаю, что издаю его сама.