Колючий мед

– Нет, она не пришла на станцию. Я уехал один. Прибежала повариха из пансионата и сказала, что Вероника передумала и что мне нет смысла оставаться и переубеждать ее. В последнем она была особенно категорична. Сейчас бы меня, конечно, не удовлетворил такой ответ, но тогда мне было всего двадцать с небольшим, и я не знал, как себя вести.

Бу пожимает плечами.

– Но… она же рассказывала мне, что вы сбежали и жили на чердаке.

– На чердаке? Нет, неправда. Единственный чердак, где мы были, находился в пансионате. Мы там однажды искали пчел. Может, она это имеет в виду? Память бывает обманчивой. Я читал, что половина всех наших воспоминаний ложны. – Бу откидывает голову на спинку сиденья.

Я гляжу на него с удивлением. Интересно, Вероника лгала мне или ее обманывает собственная память? А может, дерзко воспользовавшись случаем, решила переписать свою жизнь перед доверчивым слушателем?

– То есть вы хотите сказать, что в Гётеборге с ней вместе никогда не жили?

– К сожалению, нет. Однажды я написал ей, но ответа не получил. Я был не мастак выражать свои мысли, возможно, Вероника сочла, что я слишком плохо пишу. Потом я встретил другую девушку, но далеко не сразу. Поверьте.

– После того, как вернулись с моря?

– Да. Она тут же залетела, так что делать было нечего. В те времена иметь ребенка вне брака считалось зазорным. В особенности девушкам, что, конечно, несправедливо. Мы быстро поженились – я был обязан пойти навстречу. – Бу кивает.

Я нервно сглатываю.

– Значит, вы просто забыли Веронику? – Мой голос звучит агрессивнее, чем предполагалось.

– Нет, с чего мне было ее забывать? – Он удивленно смотрит на меня. – Это две совершенно разные истории. И одна к другой не имеет никакого отношения. Кстати, Вероника вообще не давала о себе знать, поэтому я решил, что все кончено. Подумал, что вполне могу сделать ставку на то, чтобы стать хорошим отцом. Не таким, как большинство парней моего поколения, которые ставили работу на первое место, взваливая всю заботу о детях на девушку.

Неожиданно замечаю: я настолько крепко сжимаю руль, что костяшки пальцев побелели от напряжения.

– И как, получилось?

– Мы прожили вместе несколько лет. В это время я основал багетную мастерскую, и дочь проводила там со мной много времени. Я, можно сказать, был в отпуске по уходу за ребенком. Элин начала рисовать эскизы рам уже в три года – очень смелое творчество – и с тех пор продолжает, поэтому что-то я все-таки сделал правильно. У нас с дочерью всегда были близкие отношения. Думаю, они уходят корнями в раннее детство.

Я почувствовала спазм в горле.

– У вас есть дети?

Я киваю в ответ.

– Значит, вы знаете, о чем я. Это время никогда не вернуть, нужно ловить момент. Многие отцы не ценят общение с детьми, даже в нынешние времена. У меня еще есть мальчишка от второго брака, Маркус, компьютерщик. Я и половины не понимаю из того, чем он занимается, но он научил меня делать покупки через интернет. Еду доставляют до самой двери, это – фантастика.

Убрав солнцезащитную шторку, Бу недовольно смотрится в боковое зеркало.

– Как я выгляжу? Черт ее побери, эту старость!

– У вас стильный вид, – отвечаю я. – Ведь не жалеете, что приехали?

– Нет, только нервничаю. Но я уже приехал, так что отступать некуда?

– Конечно, и потом, ведь встреча может оказаться приятной.

Появляется указатель на Энгхольмскую больницу, и я сворачиваю. На парковке почти пустынно. Заехав на свободное место, ставлю машину на ручной тормоз и глушу двигатель. Мы сидим в машине, под капотом затихает мотор. Я выхожу, высматривая ближайший парковочный автомат, но Бу остается сидеть на месте – похоже, он даже не заметил, что мы приехали.

– Все нормально? – спрашиваю я, осторожно дотрагиваясь до его плеча.

Бу медленно кивает.

– Судьба редко дарует нам любовь, и нам мало кого суждено полюбить в этой жизни. Я стараюсь объяснить своим детям, что даже подростковая влюбленность что-нибудь да значит. Может, в молодости как раз любовь для нас важнее, потому что мы еще не нарастили всякую защиту? В конце концов, мы успеваем полюбить лишь немногих.

Бу поворачивается ко мне. Он кажется таким хрупким. Зрачок окружает светло-голубая, как горизонт, полоска.

– Сейчас я ощущаю себя подростком, – добавляет он.

– Это не возбраняется, – говорю я, отрывая дверь.

Надеюсь, он не замечает слез в моих глазах.

* * *

В больничных коридорах тихо. Только где-то в отдалении слышен кашель и еще нервное прерывистое дыхание Бу за моей спиной. Из чулана, где хранится инвентарь для уборки, потягивает дезинфицирующими средствами.

– Ее палата вон там, – объясняю я, показывая на распахнутую дверь, ведущую к Веронике.

Остановившись, Бу дотрагивается до моего плеча:

– Я забыл про цветы – хотел купить поблизости, может, вернемся?

– Нет, не будем тянуть, – говорю я, проходя вперед.

Желтый свет проникает сквозь закрытые занавески. На столе красиво разложены журналы с кроссвордами. Подаренные мною цветы стоят в вазе, но кровать Вероники пуста и застелена – правильно, будто в гостинице – темно-бежевым больничным покрывалом. Я стою как вкопанная, уставившись на постель.